Я не могу выставить ее из квартиры, не сейчас, когда она разбита горем. Я запираю дверь и веду Свету в кухню. Она с трудом передвигает ногами, вся дрожит, икает из-за того, что слишком долго плакала. Жалость к ней проникает внутрь меня, но я напоминаю себе, что, когда я был болен, ей хватило наглости крутить роман у меня за спиной, а потом и вовсе уйти.

— А твоя не будет против, что я с тобой здесь чаи буду распивать?

— Она не дома. Уехала к родственникам.

Света бросает на меня взгляд, в котором читается: «Так я тебе и поверила», но объясняться с ней и доказывать что-либо не собираюсь.

Она уезжает под утро. Я вызываю ей такси, провожу прямо к машине. На прощанье она пытается поцеловать меня, совершенно не изменяя себе даже в такой чудовищной ситуации, но я резко отстраняюсь от неё и, не сказав ни слова, ухожу. Потом вызываю такси и себе. Выкатываю из квартиры два чемодана, оставляю ключи консьержу, предупредив, что девушка с ребёнком, которая жила здесь до этого, заберёт их, в последний раз смотрю на высотку, сажусь квартиру и с каким-то тяжелым чувством на душе еду в аэропорт.

По дороге набираю Иру. Хочется услышать ее голос до того, как самолёт взлетит, но ее телефон не отвечает. Я жду минут десять, барабаню пальцами по обшивке дверцы машины и вновь звоню.

Может, на беззвучном?

Я сдаю багаж, прохожу регистрацию, а Ирина все не берет трубку. Пишу сообщение и иду в зону ожидания. Набираю ещё несколько раз, тревога нарастает. Долбаное чувство внутри, что произошло что-то плохое, не покидает меня. Не расстаюсь с телефоном, даже когда поднимаюсь по трапу, и в последний раз жму на вызов перед самым взлетом несмотря на то, что всех давно попросили отключить телефоны.

Ира не отвечает. Что могло произойти за одну ночь? Я пытаюсь успокоить себя, объясняю это тем, что она могла проспать, например, что, когда самолёт сядет, на моем телефоне уже будет от неё сообщение. Хочется в это верить. Безумно. Но меня настигает разочарование. Через четыре часа от неё ни одного слова. А потом трансфер, знакомство с командой, проверяю машинный журнал и принимаю вахту. Судно уже загрузили, и не успеваю я до конца сообразить, что к чему, как мы отчаливаем от берега. Я достаю телефон, собираясь последний раз сегодня набрать Ирине, пока еще ловит связь, и громко рычу, потому что батарейка села.

— Что за чертов день сегодня?!

Мы становимся на якорь недалеко от Аденского залива, и я не сразу догадываюсь почему. Все еще нервничаю из-за того, что пришлось улететь вот так, не попрощавшись с Ириной, не услышав ее голоса и не удостоверившись, что с ней и малышом все в порядке.

Гул двигателей затихает, слышно лишь, как колышутся волны и время от времени над головой пролетают крикливые чайки.

— В чем проблема? Чего мы ждем? — спрашиваю у второго механика за обедом.

— Судовладелец ведет переговоры с береговой охраной. Те залупили заоблачную цену за сопровождение по заливу. В прошлый раз мы застряли на две недели здесь, пока не набралось еще семь суден. Идти караваном дешевле.

— Береговая охрана? — с недоумением спрашиваю я.

— Дед*, ты что, в первый раз, что ли, на судно сел?

— Раньше я ходил только по Индийскому океану и в Китай.

— А-а-а, ясно. Пираты в последнее время вообще берега попутали, поэтому судовладелец перестраховывается и мы переходим канал под конвоем.

— Черт, я и забыл об этом.

Я редко смотрю новости, но время от времени все же попадаю на сюжеты, где рассказывают о том, что пираты захватили очередное торговое судно либо танкер с нефтью. На самом деле трудно представить, что такое бывает в двадцать первом веке, но я искренне сочувствую тем, кто волей случая попал в плен к этим живодерам или погиб под обстрелом.

— И часто такое случается?

— Сколько я здесь работаю, пока ни разу.