Тайна в его глазах - Эдуардо Сачери (2012)

И что еще хуже — мне ясно одно: я буду рассказывать историю Моралеса, и ее нужно рассказать с самого начала. Но где оно, это начало? Хотя мои повествовательные приемы и оставляют желать лучшего, все же я в состоянии признать, что старое доброе «однажды, давным-давно…» в данном случае не годится. И что теперь? Где же начало? Не то чтобы у этой истории нет начала, проблема в том, что у нее четыре или пять возможных и совершенно разных начал. Молодой мужчина, целующий свою жену на прощание перед выходом на работу в коридоре дома, ведущем на улицу? Или два типа, которые дремлют на рабочих столах в здании Суда и подпрыгивают от испуга, когда вдруг пронзительно звонит телефон? Или молодая женщина, недавно получившая диплом учительницы, которая позирует с друзьями для групповой фотографии? Или сотрудник Суда, которым я являюсь и который почти тридцать лет спустя после всех этих возможных начал получает письмо от совершенно неожиданного отправителя?

Какое начало мне выбрать? Вероятно, оставлю их все, начну с какого-нибудь, а потом включу все остальные в том порядке, который покажется мне наименее рискованным. Может, и не так важно, если у меня ничего не получится. Сколько дней я уже потратил на это? И в худшем случае, если я все же уничтожу достаточное количество черновиков, то точно улучшу мой бросок на дальнюю дистанцию.

2

Последним днем, когда Рикардо Агустин Моралес завтракал вместе с Лилианой Колотто, был 30 мая 1968 года. До конца своей жизни Рикардо запомнит не только то, о чем они болтали, он запомнит, что они пили, что ели, какого цвета была ее ночная сорочка и как красиво освещал солнечный луч, падающий со стороны, ее левую щеку, когда она сидела там, на кухне. Когда Моралес впервые рассказал мне это, я решил, что он преувеличивает. Что он не мог запомнить такого количества деталей. Причиной моей недооценки было то, что я еще недостаточно хорошо его знал и игнорировал то, что Моралес, с присущим ему выражением лица объезженного идиота, на самом деле обладал таким колоссальным умом, памятью и способностью наблюдать, которые я вряд ли еще у кого встречу. У такой верности воспоминаниям был свой мотив. Этот человек вот так помнил все, что было связано с его женой.

В дальнейшем, когда Моралес решался рассказывать мне о себе, он говорил о человеке не выделяющемся, сером, с плоской судьбой. Моралес хладнокровно относил себя к тому типу людей, которые проходят через семью, школу и работу, не оставляя в душах окружающих никаких отпечатков. Никогда с ним не происходило ничего хорошего, ничего особенного, и ему это всегда казалось справедливым. И так до Лилианы. Потому что она была всем. Всем в самом полном смысле. Поэтому те воспоминания стали для него такими драгоценными, и не потому, что это утро было последним. Он берег воспоминания этого утра точно так же, как и всех предыдущих за тот год с небольшим, что они были женаты. Когда позже он мне рассказал в малейших деталях все, что происходило за этим завтраком, он не сделал это обычно, как делают все смертные, стараясь реконструировать какие-то следы иллюзии или вспоминая отрывки других похожих случаев, ситуаций и ощущений, которые уже давно потеряны навсегда. Нет. Моралес чувствовал, что Лилиана для него — это недопустимое счастье, не имеющее ничего общего со всей его остальной жизнью. И точно так же как нельзя нарушать равновесие космоса, так и он должен был потерять ее, чтобы все вновь встало на свои места. Каждое из его воспоминаний о ней было окрашено этим ощущением внезапного кораблекрушения, катастрофы, поджидающей за углом.