Брат за брата - Андерс Рослунд, Стефан Тунберг (2019)

Винсент ложится. Он сдался, скрючился, и Феликс почти полностью накрывает его, одеяла хватает, чтобы спрятать забинтованную голову.

– А теперь дыши, как когда спишь. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Медленно.

Он выскакивает из комнаты, встречает в прихожей Лео и соцтетку; здороваются, она улыбается.

– А младший? Где он?

– Спит. Весь залез под одеяло. Так классно.

Они дают соцтетке заглянуть в комнату, и она видит то, что должна увидеть: ребенок крепко спит, будить не надо. Ну и хорошо, говорит тетка, глянув на Феликса, после чего объявляет, что хочет побеседовать с Лео с глазу на глаз.

– Только скажите сначала, как там мама.

– Феликс? Ты Феликс, да?

– Да. Как, блин, она себя чувствует?

– Ей больно, Феликс. Но она в больнице, а там знают, как позаботиться о людях в таком состоянии.

Оставшись с Лео – Феликс сидит на диване и смотрит телевизор, – тетка приступает к объяснению.

– Я навестила вашу маму. В палате. Врачи каждый час проверяют, как она, ей придется задержаться в больнице на пару дней.

Тетка кладет руку ему на плечо; Лео дергает плечом, рука соскальзывает.

– Твоя мама хочет, чтобы вы оставались здесь. Но так нельзя. Верно? Нельзя, чтобы вы жили одни.

Лео не кивает, не качает отрицательно головой. Он слышал слова тетки, но не собирается уходить из квартиры. Не сейчас. Винсент. Что делать-то с этой мумией? Если они попытаются снять бинты насильно, он поднимет рев. Лучше ни хрена не станет.

– Феликсу одиннадцать. А Винсенту семь. Понимаешь, о чем я?

Понимаю. И помню, что сказал папа.

С этой минуты вся ответственность на тебе.

– Я могу позаботиться о младших братьях.

– Тебе четырнадцать лет.

– Слушайте, с четырнадцатилетними и хуже бывает. Я читал, как один парень, кажется, в Бразилии, ловил гарпуном рыбу, чтобы добыть деньги для своей семьи, но попал гарпуном себе по ноге…

– Послушай меня. Я долго говорила с твоей мамой.

Ее рука снова на его плече – и остается там, хоть он и пытается вывернуться.

– Лео, как ты себя сейчас чувствуешь?

– Ну, не знаю…

Он точно знает, каково ему. Но не знает, правильны ли его чувства.

– …вроде неплохо.

Он чувствует себя чертовски сильным. Почти счастливым. Это же неправильно? И что будет, когда внутри вспыхнет картинка – мама бежит, истекая кровью?

– Твоя мама все рассказала.

Голос социальной тетки. Решила докопаться. Теперь начнутся вопросы.

– Я не хочу говорить об этом.

Никому ни слова о том, что случилось. Будет только хуже.

– О чем ты не хочешь говорить?

– О том, что вы хотите знать. Что сделал папа.

Рука. Так и лежит на его плече.

– Твоей маме не нужно было рассказывать, что он сделал. Я сама все видела. Видела ее раны. Но она рассказала, что сделал ты. О твоем мужестве. Рассказала, что смогла убежать благодаря тебе.

Отпускает, внезапно.

А он совсем не готов.

Приятное постукивание в теле словно выключается, смывается, радость покидает суставы, мускулы, мысли. Ему хочется заплакать. Черт, грудь напряглась, вся эта хрень рвется наружу. Но он не позволит просочиться ни капле. Заплакать сейчас, перед теткой – ну уж нет.

Лео почти бежит на кухню. Тетка упорно прется следом. Еда, которую они так и не съели, остыла. Он берет с круглого стола тарелки, одну за другой, открывает дверцу микроволновки. Ста пятидесяти градусов достаточно.

– Где папа?

Его голос не дрожит, слез и близко нет.

– Он не вернется.

– Я понимаю. Я спросил, где он.

– В полиции.

– Его арестовали?

– Да…

Он видит ее взгляд. Они обычно так и смотрят. Люди, которые считают, что ему не надо знать таких слов.

– С ним уже это было. Его арестовывали.

– Не бойся, что он вернется. Процесс дело небыстрое.