Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни (2008)

«Да, у каждого афганца, кого ни возьми, жизнь полна печалей и потерь, – думает Лейла. – И все-таки люди не вешают нос. Взять меня… удивительно, как мне самой удалось выжить. А ведь как здорово, сижу вот живехонька… и даже сочувствую чужому горю».

Деревушка Гуль-Даман вся состоит из глинобитных домиков, и лишь некоторые обнесены забором. Женщины с потемневшими от солнца лицами готовят на открытом воздухе еду, из черных котлов поднимается пар. Мужчины тащат тележки, груженные камнями, останавливаются и смотрят вслед машине. За такси несутся дети. Шофер вертит руль, автомобиль огибает кладбище, посреди которого видна старая усыпальница. Оказывается, здесь похоронен местный суфий.

Вот и ветряная мельница. В тени ее неподвижных ржавых крыльев возятся трое мальчишек, лепят что-то из глины. Таксист опускает стекло и высовывается из окна. Отвечает мальчик постарше, тычет пальцем вдоль дороги. Шофер благодарит и подъезжает к указанному месту.

Одноэтажный дом обнесен стеной, из-за забора свешиваются ветки деревьев.

– Я недолго, – говорит Лейла водителю.

Дверь ей открывает смуглый худой коротышка средних лет. Борода у него с проседью. На мужчине традиционная одежда – пирхантюмбан и чапан.

Они обмениваются приветствиями.

– Это дом муллы Фатхуллы? – спрашивает Лейла.

– Да. Я его сын Хамза. Чем могу быть тебе полезен, хамшира?

– Я по поводу старого друга твоего отца, Мариам.

Хамза недоуменно моргает:

– Мариам?

– Дочь Джалиль-хана.

Хамза опять хлопает ресницами, потом прижимает к щеке ладонь, и его лицо освещает улыбка.

– А-а-а-а, – тянет он. – Ну конечно! Мариам! Ты ее дочь? А она… – Хамза заглядывает Лейле за спину, – сама она тоже приехала? Ведь столько времени прошло!

– Она умерла.

Хамза больше не улыбается.

– Входи. – Он распахивает дверь. – Добро пожаловать.

Они сидят на полу в скудно обставленной комнате. На полу гератский ковер, вышитые бисером подушки, на стене картинка в рамке, изображающая Мекку. Окно открыто, все вокруг залито солнечным светом. Из соседней комнаты доносится женский шепот. Босоногий мальчик ставит перед ними поднос с зеленым чаем и фисташковой нугой. Хамза кивает:

– Мой сын.

Мальчик беззвучно исчезает.

– Рассказывай. – Голос у Хамзы усталый. И Лейла рассказывает. Обо всем. Получается долго. И еще надо удержаться от слез. А это не так просто, ведь всего год прошел.

Хамза долго молчит, только чашку на блюдце вертит. То в одну сторону повернет, то в другую.

– Мой отец – да покоится он с миром – очень любил ее, – произносит он наконец. – Ведь именно он пропел ей на ухо азан, когда она родилась. Они виделись каждую неделю. Иногда он брал меня с собой. Он был ее учитель, но и друг тоже. Очень добрый был человек. Когда Джалиль-хан сплавил дочку подальше, отец заболел от горя.

– Прими мои соболезнования. Да простит его Господь, – говорит Лейла.

Хамза кланяется в ответ.

– Отец дожил до преклонных лет и пережил Джалиль-хана. Мы похоронили его на деревенском кладбище невдалеке от могилы матери Мариам. Отец был настоящий праведник.

Лейла отставляет свою чашку.

– У меня к тебе просьба. Покажи мне, где жила Мариам.

Таксист соглашается подождать еще. Хамза и Лейла спускаются вниз по склону и выходят на дорогу, ведущую в Герат. Минут через пятнадцать в густой траве появляется еле заметная проплешина.

– Здесь начинается тропинка, что приведет на нужное место, – говорит Хамза.

Дорожка совсем заросла, сквозь траву тут и там пробиваются цветы. Щебечут ласточки, под ногами стрекочут кузнечики. Сильный ветер клонит кусты.

Метров двести тропинка ведет в гору, потом внезапно выходит на открытое пространство. Хамза и Лейла останавливаются, тяжело дыша. Вокруг вьются комары. За тополями открывается вид на далекие горы.