Дурная кровь - Даха Тараторина (2020)

Тем не менее, ни секунды не задержала, вышла как велено. Санторий к тому времени прыгал с ноги на ногу и шумно хлопал себя ладонями по плечам, пытаясь согреться. Верд же прикинулся, что просто так задержался, без всякого повода, и, не удостоив дурную и словом, двинулся к постоялому двору. Обидно лишь, что ни служитель, ни колдунья не предавали значения его неприступному виду и идти на поклон не спешили. Шушукались позади, обменивались впечатлениями.

— А почему Борей — Борька? — задала, наконец, вопрос Талла.

— Да, былое дело, — пролязгал зубами замёрзший служитель. — Видала, какой статный красавец, а? Всех окрестных баб в своё время перет…

— Кх-кх, — ни к кому не обращаясь, кашлянул Верд.

— Все, в общем, его любили, — покосился на приятеля Санни. — Богат, хорош собой, говорит, как стихи слагает…

— Но?.. — подсказала колдунья.

— Но как начнёт смеяться, хрюкает, аки боров! Со всеми этими своими локонами, ароматными мазями и подведёнными очами. А у нас тогда как раз свина держали на убой… Борькой кликали…

Глава 11. Лёд тронулся

Комнатушку они сняли одну на троих. Тесную, но хоть тонкими стенами отделённую от любопытных глаз и длинных носов, которые в мелком городишке грех не сунуть в чужие дела.

Талла ощутимо мёрзла. Улеглась в дорожной одежде, поджав ноги, как младенец, укуталась в пыльное ветхое одеяльце (иных, кажется, ни в одном постоялом дворе не сыскать), а Верд, выждав, пока колдунья задремлет, ещё и укрыл её сверху добротным дорожным. Но она всё равно дрожала, то и дело шмыгая чуть вздёрнутым носом и пряча его в складках ткани.

Не спалось и Санторию. Он поворочался с боку на бок, подслеповато щурясь на наёмника: уснул ли? Да и вскочил. Криво зашнуровал сапоги, поправил рясу и был таков. Охотник не стал его удерживать. Коль хочет снова потоптаться на старых граблях, пусть. Хотя, наверное, следовало дать подзатыльник и привязать к кровати, чтоб неповадно. Но любовь же, будь она неладна…

— Санни? — дурная успела застать только мелькнувший в дверном проёме подол одеяния, а служитель ожидаемо прикинулся, что не расслышал, и торопливо заковылял по ступенькам вниз.

— Да шварг с ним, — зевнул мужчина, — к утру вернётся.

Колдунья обеспокоенно засопела и отвернулась к стенке. Но долго не улежала. Тоже поднялась, бочком приблизилась и, кутая накидкой острые плечи, поинтересовалась:

— А ты тоже не спишь?

Наёмник не ответил, продолжая рассматривать дурную из-под прикрытых век. Смущённая, потупившая взор, зябко приподнимающая то одну, то вторую ступню в сползшем вязаном чулке. Она наклонилась проверить, правда ли охотник дрыхнет, и тот едва сдержался, чтобы шутливо не дёрнуть её на себя, поджимая. А девка бы испуганно, а потом радостно завизжала, отбиваясь, да и сдалась. Но он утерпел. Правда ещё напугается…

— Ве-е-е-ерд! — коснулся щеки требовательный шёпот.

— Сплю, — буркнул он.

— Не спишь! — колдунья расплылась в улыбке и плюхнулась рядом, вытянувшись поверх одеяла вдоль горячего бока.

Всякой бабе с мужиком спать сподручнее, так любила говаривать наёмнику одна опытная труженица Дома Желаний. Мужики горячие, похлеще печки. Но Верд раз за разом притворялся, что намёков не понимает, и никогда не оставался на ночлег. И к себе бы в постель никого не пустил. Таллу тоже обязательно прогонит, как только она ледяные пальцы хоть малость отогреет.

— Чего надо?