Мы начинаем в конце - Крис Уитакер (2021)

Считаные ярды к автомобилю показались бесконечными — их троих буравили взглядами, слепили видеокамерой. Робин накрепко вцепился Дачесс в ладонь; сама она не имела сил даже зыркнуть на какого-нибудь зеваку, не то что огрызнуться вслух. Шевельнулась штора в доме Милтона, и на мгновение их взгляды скрестились, после чего Милтона поглотила тень.

Дачесс наклонилась за своей сумкой. Чуть ли не с удивлением увидела внутри капкейки, куклу, свечки.

Потом пришлось долго ждать в машине. Робин не выдержал — ночные часы подмяли наконец его маленькое тело. Он заснул подле Дачесс, но метался и стонал во сне, и при каждом вскрике Дачесс гладила его вихрастую макушку.

Наконец Уок сел за руль и медленно поехал с Айви-Ранч-роуд. Дачесс глядела в окно. Вот этот квадрат, вырезанный из ночи прожекторами, — ее дом; вот эта размытая тьма — ее жизнь.

Часть II. Большое небо

11

Уок вел машину, до упора опустив оконное стекло, поджаривая локоть на солнце. Равнины были как просторная грудная клетка, что ходит ходуном — на вдохе прерия, на выдохе степь, в промежутке пастбище. С восточной стороны поблескивала река, змеилась по территории четырех штатов, прежде чем влиться в Тихий океан.

Радио было выключено; мили полной тишины, оттененной стрекотом сверчков; да еще изредка прогрохочет добитый встречный грузовик. Водитель, непременно до пояса голый, либо опустит голову, либо уставится строго вперед — словно ему есть что скрывать. Сам Уок ехал на низкой скорости. Он уже давно толком не спал. Последнюю ночь они провели в мотеле, в двухкомнатном номере; дверь между комнатами Уок прикрыл неплотно, оставил щель. Еще в Кейп-Хейвене он предложил добираться до Монтаны самолетом, но мальчик заробел, и Уок вздохнул с облегчением — он и сам терпеть не мог летать.

Теперь Робин и Дачесс ехали на заднем сиденье, отвернувшись друг от друга. Казалось, каждый из них видит за окном пейзаж чужой и враждебной страны. О той ночи Робин молчал. Ни Уок, ни сестра не дождались от него ни словечка. Равно как и полицейские, специально подготовленные для таких случаев. Вооруженные состраданием, они определили Робина в комнату, где со стен по-человечьи улыбались добрые звери (притом никаких режущих глаз красок, сплошные пастельные тона); дали ему карандаши и бумагу. В их интонациях и взглядах читалась безнадежность, будто Робин — хрупкий стеклянный сосуд — уже разбился вдребезги, и дело приходится иметь с кучкой осколков. Дачесс сохраняла презрительное выражение лица, руки скрещивала на груди, морщила нос, всем своим видом как бы говоря: знаю я ваши дешевые уловки, ничего у вас не выйдет.

— Как вы там, дети?

Ответа Уок не получил.

Позади оставались городишки в строительных лесах, водонапорные башни. Миль пятьдесят параллельно с хайвеем бежала железная дорога — обугленные откосы заросли ржавым бурьяном, словно с последнего поезда, здесь пропыхтевшего, миновала целая жизнь.

Уок снизил скорость у методистской церкви — беленые стены, кровля из светло-зеленого шифера и стрельчатый шпиль — будто указатель единственной достойной цели.

— Проголодались?

Уок знал, что Дачесс и Робин не ответят. Долгое путешествие — тысяча миль; трасса 80, тот отрезок, что пролег по опаленным просторам Невады, где земля и воздух одинаково сухие, одинаково пыльные. Целая вечность понадобилась, чтобы охре смениться на зелень; позади был штат Айдахо, впереди — Вайоминг; ехать предстояло как раз через Йеллоустонский национальный парк. В Дачесс ненадолго проснулся интерес к пейзажу.

Поесть остановились, не доезжая Твин-Ривер-Миллз.