Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош (2017)

– В общем-то, никого. Знаете, там, где вы любите сидеть – чаще всего насупившись, – расположен служебный вход. – Он кивнул, и Нэнси пожала плечами. – Она что-то привозила для начальника госпиталя. Наверное, ждала его в кафетерии. Я слышала, как она рассказывала о своем брате. – Нэн снова вернулась к бытовым вопросам. – Так, давайте-ка в душ, а потом сможете пойти на общий завтрак…

– О, я бы лучше…

– Да, мистер Джонс, я знаю, что бы вы лучше, но… таковы правила госпиталя.

– А что насчет «испанки»?

Она моргнула, мгновенно расстроившись.

– Ночью умерли еще двое. И еще две медсестры – уже в общей сложности четыре из наших девочек.

– Нэн, мне так жаль, – сказал он, чувствуя угрызения совести, что испортил ей настроение.

– Это ужасная болезнь, от нее никому не скрыться. Бет Черчер была отличной медсестрой, мы все ее любили. Сгорела за два дня. За каких-то два дня. В одну минуту ты здоров, а в следующую кожа приобретает лиловый оттенок, равносильный смертному приговору. – Он с сожалением покачал головой. Джонс не был знаком с Бет, но видел, что Нэн убита горем. – И молодой Джоуи Несбитт. Должен был уехать домой через неделю. Я не знала второго пациента и сестру, но нам сообщили о них сегодня утром. И это не последние, – горестно подытожила она.

– Тем больше у меня оснований оставаться здесь. – Он попытался подбодрить ее.

К его удивлению, Нэн согласилась:

– В этом крыле госпиталя почти никого нет. Наверное, тут вы в безопасности, к тому же я не работала в палатах Бетти – там, где умерли Томми и второй парень. – Она снова улыбнулась. – Хорошо, оставайтесь здесь. Я скоро принесу поесть. Но не забудьте, завтра – вечеринка в честь мира. Я отнесла вашу запасную рубашку в стирку: все собираются принарядиться. Я оставлю вам бритву. – Она еще раз подмигнула и ушла.

Он не понимал, как можно устраивать вечеринку, когда в стране бушует смертельная эпидемия. Только на прошлой неделе, сидя в саду, он сквозь кусты услышал проходящую мимо семью. Одна из девочек что-то напевала, и ему подумалось, что она вряд ли понимает ужасные слова:

У меня была птичка

По имени Энца.

Я открыла окошко –

И вот ин-флу-Энца[1].

«Испанка», как называли этот грипп, разошлась не на шутку, и ей было наплевать, что Европа только что потеряла целое поколение молодых мужчин. Теперь она собиралась уничтожить всех: бабушек и дедушек, сестер и братьев, тетушек и дядюшек, кузин и кузенов… друзей.

Некоторые говорили, что испанка страшнее чумы и убивает быстрее, чем любая война. Он читал, что она началась в окопах. Солдаты, выжившие в бою, принесли болезнь на родину – кто-то считал, что она началась в Шотландии и оттуда распространилась на юг, кося людей тысячами на своем смертоносном пути. Писали, что к октябрю более четверти миллиона британцев, большинство из которых до этого были здоровы, скончались от испанского гриппа.

Теперь начали умирать и здесь, в госпитале.

Он снова посмотрел на дорожку, по которой прошла одинокая молодая женщина. Стук ее каблуков по брусчатке тихим эхом отдавался у него в голове, и он позавидовал тому, что она может беспрепятственно уйти отсюда.

* * *

Кошмары становились все ужаснее. Ему снился желто-зеленый ядовитый туман и испуганные люди, слепо мечущиеся в агонии, гибнущие от удушья. Их мертвые, перепачканные предсмертными испражнениями тела падали в грязевое месиво по колено глубиной. Он не знал их имен, их военная форма ни о чем не говорила, и лиц их он тоже не видел: они были либо до неузнаваемости обезображены, либо просто неразличимы.

Сегодня он проснулся злым и раздраженным из-за того, что его так никто и не узнал. Ну хоть кому-нибудь в этом мире он должен быть нужен!