Страшный человек - Сергей Протасов (2018)

Картина вырисовывалась следующая. Очевидно, пьяный Волков сидел на унитазе, над которым вскрыл себе вены куском стекла. Чтобы кровь не свернулась, он держал руки в висящей рядом раковине, под струйкой воды, там же лежало и само стекло. Потом, видимо, Олег Львович потерял сознание и сполз со своего пьедестала на пол, завалился на правый бок и принял смерть в таком положении от потери крови. Вокруг унитаза и под телом обнаружено небольшое количество рвотных масс и пятен крови. Никаких следов насилия на теле не отмечено, нет и следов борьбы в камере, за исключением разбитой водочной бутылки. Происхождение водки неизвестно, однако сама по себе водка в камерах не редкость. Администрация не гнушается дополнительным заработком, но надзирать за законностью в СИЗО — дело прокуратуры.

На столе обнаружены кружка с остатками водки, несколько религиозных книг, блокнот со схемами приборов и формулами, скомканная предсмертная записка, криво наточенный карандаш. На единственной полке стояли банка с кофе, пачка с чаем и пачка сахара. Ничего лишнего, как у святого отшельника.

Записка гласила: «От показаний отказываюсь. Не могу больше терпеть позор и несправедливость. Из-за меня убили друзей. Ухожу из жизни добровольно».

Открытые, огромные глаза Волкова и умиротворенная полуулыбка страшно глядели с фотографий, как напоминание всем живущим о собственном ничтожестве.

«В темной, вонючей камере СИЗО закончилась яркая, полная открытий и свершений, жизнь талантливого ученого, автора многочисленных патентов и научных статей, доктора химических наук, профессора, академика Академии естествознания Олега Львовича Волкова, — пронеслось в голове Токарева. — Вечная память! Как все глупо и подло получилось, уважаемые господа! Жаль человека. Дочь-инвалид осталась, — загрустил он. — Матери не нужна. Он души в ней не чаял, а вот взял и помер. Зачем? Ведь мог бы жить, дальше заниматься наукой и дочкой. Подождал бы несколько часов и вышел отсюда. Мог быть и счастлив. Нечисто тут всё, разбираться надо». Он взял в руки записку.

— Что-то здесь не так. Странная записка, будто диктовал ему кто-то, — шептал он себе под нос. — Надо на экспертизу отдать. Что же ты, Олег Львович, удумал, дурачок, куда торопился?

Токарев закрыл глаза и увидел лицо живого Волкова, тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Из объяснений администрации СИЗО следовало, что никто в камеру Волкова не заходил с двадцати трех до шести утра. В одиночку же арестанта перевели в связи с тем, что сокамерники, среди которых есть и уголовники, заподозрили того в изнасиловании. То есть мог произойти самосуд в соответствии с их понятиями. Чтобы предотвратить насилие, Волкова и перевели. Это во-первых, а во-вторых, закон запрещает содержать в одном месте обвиняемых и осужденных.

Наблюдение за обвиняемым, через глазок, проводилось в двадцать четыре часа, в два ночи и четыре утра. Без нарушений, всё отмечено в журнале. Смерть наступила в период с четырех до пяти утра.

Следователь захлопнул папку с документами и уперся неподвижным взглядом в стену. Невыносимая тоска согнула его плечи, тошнота подкатила к горлу. Конечно, Волков не был виноват в смерти Безроднова, конечно, его не следовало задерживать и помещать в СИЗО. Проклятый Титов придумал и реализовал свою гнусную, бессмысленную схему, в результате которой умер безвредный, безвинный человек.

В довершение ко всему та смена, в период дежурства которой умер Волков, уже сменилась, и поговорить не с кем. Начальник оперчасти, как и предполагалось, ничего более пояснить не смог, кивая на папку с бумагами как на источник исчерпывающей информации. Камеру уже убрали, площадей катастрофически не хватает, и там теперь поселили другого арестанта.