Страшный человек - Сергей Протасов (2018)

Они пошли, словно одни во всей вселенной, вниз, как в бездну, в кромешную темноту пролетарского жилого массива. То рядом, то гуськом, в зависимости от ширины тротуара, задерживаясь на освещенных участках траектории, чтобы по чуть-чуть выпить и согреться. «Согласен, земная жизнь человека — это движение от рождения к смерти, — отстраненно размышлял Александр, глядя на широкую черную спину своего проводника. — И та дорожка, что невидимо бежит сейчас под ноги — участок этого извилистого пути, значит, спешить и торопиться к финишу не нужно. А он отмахивает, будто сквозь темноту видит бессмертие». Новый знакомый тем временем объяснял шрам на лице. Нитью рассказа он незаметно оплел Титова, запутал и вел в неизвестность.

— Сразу после срочной я завербовался на войну. Отслужил срочную мотострелком, демобилизовался сержантом, командиром отделения, между прочим. Хорошо стрелял и отучился на снайпера. Я вообще хорошо стреляю, мне все равно — ПМ, АКМ, СВД, ОБСЕ или ПАСЕ на колбасе. Пришел в эполетах со срочной домой, в село, а там ни работы, ни зарплаты. В армии я был человеком при деле… Запустение и помойка, колхоз закрыли, технику растащили. Упадок. Отдыхаю после службы и чувствую: перспективы-то нет. В плане профессионального роста — задница, в плане личностного роста — аналогично. Ну, куда деваться без перспективы? Ты тут еще? Не отставай! В Москву ехать в девяностые без денег и связей казалось несвоевременным. Отдохнул пару месяцев, задумался, а в конце девяносто четвертого в Чечне началось. Я обрадовался, конечно, — и в военкомат. Там говорят: добро пожаловать на контракт, командир. Будет тебе и жалование, и форма, и все что хочешь. Через неделю я уже во Владике…

«Зачем я иду за ним? — обнаруживал проблески здравого смысла Титов. — Странный человек. Воевал, убивал, наверное. Такой зарежет и не поморщится, да и не вспомнит потом. Наверняка какая-нибудь контузия у него. Не надо бы к нему ходить».

— А шрам — это от камня, — продолжал отвечать на короткий вопрос Михаил. — Пуля попала в камень, кусок отлетел и полоснул. Врачи думали, глазу капец, но обошлось. Это потом, а сразу я и не почувствовал ничего, только кровью заливался, ребята кое-как повязку наложили, водки дали, и все. Если б не эта водка, я умом бы тронулся там, а может быть, и тронулся малость. Первый мой бой был. Трупы-трупы-трупы, беготня, автоматные очереди со всех сторон. Наши ребята, ОМОН, чехи. Вывернутые красным наружу, выкрученные и выпотрошенные, в пыли, с открытыми живыми глазами. Женщины, старики дети…

«Жуть какая! — слушал рассказчика Титов, дрожа то ли от холода, то ли от страха. — Врет, наверное, все. Фильмов насмотрелся и заливает. Странно, что меня тянет к нему, приковывает что-то. Словно это мое второе, темное я, отделившееся от меня на время для неизвестной мне, но фатальной цели».

— Мы в тот день атаковали Айрак с разных сторон, а чехи местными прикрывались, выставили баб и детей перед собой, обычное для них дело. В дома их заходишь — везде шприцы, грязь, литература не по-русски. Полсела погибло. Потом мы посносили их в ров, облили керосином из наливника и зажгли. Не оставлять же без погребения на пекле. Там девчонка была, лет десяти-одиннадцати, черные глаза, огромные. Смотрит в небо, словно встанет сейчас и пойдет. Запомнил ее, часто во сне видел, но живую, а живой-то я ее не видел никогда. Они, знаешь, когда горят, словно оживают и…

— Хватит! Ни слова больше! — неожиданно для себя закричал Титов. Размягченное алкоголем воображение повторяло за рассказчиком картины реалистичнее документального кино, с запахами, жарой и желтой пылью. — Так нельзя, они же люди!

Несколько минут шли молча.

— Далеко еще? — запыхавшись, спросил Александр.

— Почти пришли. Ты давай не шуми в подъезде, расшумелся, у меня соседи нервные, чуть что — в полицию звонят.