Следствие ведут знатоки - Ольга Лаврова, Александр Лавров (2017)

— Признайся, в чем ты его подозреваешь?

— Думаю, самая крупная фигура из тех, с кем я сталкивался. — И добавил, сам изумленный: — Я его ненавижу…

— Павел, окстись!

Ну почему именно сегодня? Что за спех? Голова тупая, ни пол мыслишки не брезжит. Надо сказать, что не могу, что он обрушивает на меня дикую задачу. Ничего я не в силах изобрести. Да, так и скажу.

Но тут в ней испугалась женщина. Обмануть его веру? Оттолкнуть? Сколько в его нежности профессионального восхищения и сколько мужского?

— Сигареты есть?

Редко-редко Кибрит курила. Только при выездах на тяжелые происшествия. Кое-какая закалка была, душа уже не пятилась в панике от крови, от злодейства. Но вид зарубленной топором девушки все равно потрясал, и тут сигарета отвлекала. В горле першит. Проклятая простуда. Лечь бы сейчас, укрыться, свернуться в комочек. А Пал Палыч смирненько сидит, считает, что я мозгую насчет бродяги.

Она старательно затушила окурок.

— Попытаюсь что-нибудь наскрести. В чем его взяли? — спросила наобум.

— Кепка, сапоги. Куртка вроде ватника.

— Стеганая?

Стеганая. Стежки заглублены. Туда набивается грязь. Пыль. На куртке бывают пятна. Карманы есть.

Ну и что? Ворот есть, пуговицы есть. Рукава… Лечь на правый бок, под одеялом тепло, пластырь между лопаток не мешает, если не двигаться… Кепка, куртка, сапоги. Куртка. Пыль.

— Как криминалист люблю пыль, — сонно забубнила она. — Сохраняется в одежде, сколько ни чисти. Есть вещества с точной географией. Есть профессиональная пыль — алюминиевая, цементная, это — просто как справка с работы.

Да, но бродяга-то не работал — внутренне возразила себе.

— Если шатался по стране, то микроспоры местных растений — наверняка.

— Правильно, Зиночка, давай!

Сама себя загоняю в ловушку. Спросил бы он лучше про мое здоровье…

— А как у него со здоровьем?

— На вид — бык.

Знаменский прищурился, и Федотов-Лепко материализовался на фоне лабораторных шкафов. Литые плечи, грудь культуриста, лицо славянского склада, обманчиво открытое, обманчиво мягкое, без морщин, светлые волосы скрадывают первую седину. Обманчиво простецкие манеры, в середке холодная пружина, заведенная до предела. Знаменский коротко обрисовал.

— Бык, — повторила она. — Но бывают легкие аномалии. Связано с детством в горах, с химическим составом воды. Тут особенности ногтей, зубов, отклонения в деятельности желез… Он у тебя стриженый?

— Нет.

— Когда на производстве есть хлор, медь, кислоты, появляются микроскопические изменения в цвете волос. Пусть подарит прядь.

Опять я сбилась на производство.

— Зиночка, не хочется в открытую… Ладно, пошлю парикмахера, какую-нибудь медицинскую комиссию.

— Принесешь мне образцы его почерка.

Что бы еще? Еще…

— О! Дам тебе одного анатома. У него потрясающие таблицы по группам профессий. Он доказывает, что всякое занятие определенным образом влияет на мускулатуру, характер биотоков и нервные рефлексы.

— Если тебе удастся — твой раб навеки!

А если я сяду в лужу? То есть я запросто сяду в лужу!

* * *

Кушетка, обтянутая клеенкой, белые стены, белый же стол. Три массивных кресла и пальма в кадке.

Курносый врач немногим старше Томина вернул ему удостоверение МУРа.

— Меня интересует пациент, который был доставлен к вам 12 декабря с вокзала.

— Пациент невменяем. Что бы он ни натворил, пока он только больной.

— Расскажите, как он тут появился, как себя ведет — все по порядку. Я очень любопытен.

— Это свидетельствует о слабости тормозных процессов.

— Прискорбно слышать.