Зыбучие пески - Малин Джиолито (2017)

– Следователи, работающие в полиции, не детективы-любители, а настоящие профессионалы. Они знают, что делают. Это не первое расследование в их жизни. И не второе и третье тоже. Никто не указывает им, куда смотреть и что делать. Никто не говорит им, какого заключения от них ждут. Они проводят независимое расследование, не по заказу обвиняемого. И не забудьте, – говорит она, – не забудьте то, что Самир заявлял с самого начала и на чем настаивал в ходе следствия, несмотря ни на что. Самир был там. Он видел все своими глазами, он пережил этот кошмар, он оказался в состоянии рассказать нам, что делала обвиняемая в эти ужасные минуты. Нужно ли было ему повернуть голову, чтобы все разглядеть? Возможно. Важно ли это? Нет. Он видел то, что видел. И у него не было сомнений в том, что обвиняемая сделала то, в чем ее обвиняют. Первый допрос не стоит недооценивать. Особенно учитывая то обстоятельство, что данные, полученные в ходе следствия, подкреплены техническими доказательствами, полученными в ходе расследования, проведенного Национальным центром судебно-медицинской экспертизы. – Она выделила голосом слово «национальный», чтобы мы все четко поняли, что хорошо, а что плохо.

Государственные эксперты, не детективы-любители Сандера, не проплаченные солдатики «Лего», а самые настоящие эксперты.

Главный обвинитель продолжала настаивать на своем. Но кое-что изменилось, я не сразу понимаю что, но когда понимаю, уже не могу думать ни о чем другом. Когда она повторяет версию обвинения и рассказывает, как мы с Себастианом наедине планировали чудовищную месть, она обращается больше не к главному судье, а к тем членам судебной коллегии, которые не являются юристами.

– У меня нет никаких сомнений в том, что все происходящее тяжело для обвиняемой. Мария Норберг наверняка раскаивается в содеянном. Возможно, что она раскаялась уже тогда, в классе, когда впервые посмотрела смерти в глаза. Наверняка она испугалась. Увидев смерть Себастиана Фагермана, она испугалась и передумала умирать. Но это не снимает с нее вины за содеянное.

Если бы Лена Перссон была актрисой и играла обвинителя в американском сериале, она бы сейчас наклонилась к судьям, посмотрела им в глаза одному за другим, проверяя, удалось ли ей вызвать у них слезы. Она задействует весь свой актерский потенциал, потому что знает, что достаточно переманить на свою сторону одного судью, и моя песенка спета. При принятии решения голос каждого члена судебной коллегии равнозначен голосу председателя суда. Каждый имеет голос. Ни больше, ни меньше. И не важно, имеет он юридическое образование или нет.

Я разглядываю судей. Пытаюсь понять, что они думают, чего ждут. Но их лица ничего не выражают. Абсолютно ничего. Или это я ничего в них не вижу, только лица.

По окончании выступления председатель суда благодарит Лену Перссон. Вопросов к ней у него нет. Затем наступает очередь Сандера. «Пожалуйста». Сандер медлит. Ждет, пока Фердинанд включить проектор. Она кликает лазерной указкой, и на экране появляется первая полоса газеты.

«Трагедия в Общественной гимназии Юрсхольма – девушка задержана». Следующая газета «Клаес Фагерман убит. Подружка сына сказала: «Он должен умереть». Еще одна. «Источники подтверждают: она убила свою лучшую подругу». Еще и еще.

На седьмой обложке Сандер прокашливается и зачитывает текст:

– «Все должны умереть, другого выхода нет».

Подзаголовок он оставляет нам. «Вот как она живет сейчас – семь страниц о жизни богачки из Юрсхольма в следственном изоляторе». Сандер продолжает:

– Я хотел рассказать вам, сколько статей было написано о Майе с начала судебного процесса, но это невозможно. Их слишком много. Первые четырнадцать дней после убийства моя подопечная была на первых полосах трех главных шведских газет. Одновременно. Она и преступление, которое, как утверждается, она совершила, были главными новостями в программах трех главных телеканалов в течение трех дней, и фигурировали в новостях еще неделю спустя.