Длань господня - Борис Конофальский (2020)

— Госпожа Ланге, время пришло, которое и решит сейчас все наши судьбы. Горцы уже наняли людей, значит, уже скоро начнут. Думал, надеялся, что после Рождества начнут, так нет, уже люди их у реки лагерь поставили. Люди те за деньги воевать пришли, им в радость, когда войны нет, а серебро платится, только вот горцы скупердяи ещё те, они просто так деньгу платить не будут, наёмников всегда нанимают в последний момент, чтобы не переплачивать лишку. Значит, они вот-вот начнут. Нет у меня времени в постели лежать и болеть. Нужно ехать к реке: смотреть, гадать, где они высадятся, когда начнут.

— Так у вас офицеров полдюжины и, кажется, хорошие среди них есть. — Говорила Бригитт, явно понимая его и уже сдаваясь. — Пусть Брюнхвальд едет за вас.

— Некому за меня мою работу делать. Никто лучше меня её не сделает. — Ответил он ей.

Да, можно было послать кого-нибудь, но в этот раз он хотел всё видеть сам. Это дело, наверное, было главным делом в его жизни, сложнейшим делом его жизни. Кому он мог его передоверить? Не было таких людей у него. Брюнхвальд — приспешник дисциплины, но простодушен, иной раз как ребёнок, его любой обманет, Рене хитрее, но слишком уж осторожен, будет сгущать краски, Бертье — храбрец, но человек неосмотрительный, просмотрит что-нибудь обязательно. Роха никогда не был даже сержантом. Пруфф — артиллерист. И никто из них не имел такого опыта, как он. Даже Рене и Брюнхвальд, которые были много старше него, не воевали столько лет, сколько воевал он.

Нет, некого ему было послать. И Бригитт, хоть и говорила послать кого-нибудь, но чутьём женским понимала, что не зря кавалер среди офицеров пользуется таким уважением. Неспроста. Не за красоту кирасы и шлема офицеры так уважали Волкова. Поэтому никого он не пошлёт, а поедет на место сам. Сам будет всё смотреть.

— Дозволите ли вы мне с вами поехать? — Спросила она.

— Что за глупости? — Строго ответил он, отпуская её и отодвигая от себя. — Место ли женщине на войне? Тут останетесь. Если буду я бит, так вы с Ёганом будете добро увозить. Людей, скот уводить. Вам будет, чем заняться и тут.

Она промолчала, а кавалер взглянул на монаха:

— Ну, ты так и будешь стоять как истукан, ты же хотел швы вскрыть, рану чистить. Или передумал? Давай, а то скоро Максимилиан придёт звать меня.

— Нет-нет, — вспомнил монах. — Сейчас всё сделаю.

Видно, Максимилиан кому-то сказал из его выезда, что он едет, так за ним все увязались. И фон Клаузевиц, и братья Фейлинги, и Карл Гренер. Думали развеяться от осенней скуки верховой прогулкой. Волков не стал господ отговаривать. Пусть едут, не всё им его провиант проедать. Монах снова зашил ему рану, она саднила. Донимала. Монах обезболивающее питьё давать не стал. В дорогу такое не дают, не то и заснуть можно в седле. Наоборот, дал бодрящее, чтобы слабость от жара кавалера в пути не донимала.

Волков посмотрел, как вырядились молодые господа, что собрались ехать с ним, так ухмыльнулся. Он-то надел простую, грубую рубаху, длинную стёганку почти по колено. Никаких беретов на голову: стёганый подшлемник. Широченные солдатские штаны вместе шоссов. Свои крепкие кавалерийские сапоги. Кольчугу на всякий случай. Максимилиан оделся почти также, понимал, что сейчас не до красот. А остальные дурни вырядились как на прогулку. Даже, казалось бы, взрослый и умный фон Клаузевиц, и тот напялил шубу и берет с самым дорогим пером.

Но ничего, поехали. И поехали не медленно, кавалер надеялся вернуться засветло, ведь на вечер у него было запланировано совещание с офицерами.

Местность свою он уже приблизительно знал. Не раз уже тут ездил.

Теперь, правда, большинство кустов потеряло листву, земля его от этого выглядела ещё мене привлекательно.

Везде лужи ледяные, мутные, в глине вода стоит долго. Морозов ещё нет даже ночью, лужи не замерзают, но холодно всё равно. Ветер пробирает. Хорошо, что надел стёганку.