Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

Но девочка всё молчала. Только глядела то на Сыча, то на Волкова. А Сыч продолжал улыбаясь:

— Задаётся мне, что родителей твоих Вильма и убила, а тебя не стала, ты, видно, приглянулась ей. Она тебя и взяла себе. Наверное, и пивоварню дяди твоего как-нибудь приспособила, она ловкая, ведь так?

Эльза Фукс продолжала молчать.

— Ну, чего вылупилась, скажи уже что-нибудь, — улыбался Фриц Ламме.

— Неправда это! — наконец произнесла девушка. — И кто вы такие, чего вы хотите от нас? Откуда вы всё это знаете?

— Да я думаю так, просто, — говорил Сыч, — может, оно и неправда. Только вот одно мне интересно: серёжки да колечко кто тебе подарил? Золотишко-то, я вижу, твоё нестарое, видать не родители тебе его дарили. А может, жених дарил? Так ты скажи, кто он, мы и спросим у него.

Девочка молчала.

— Нет жениха? — Сыч победно улыбался. — Вильма подарила. Она! А с чего бы ей тебе золото дарить, если ты с ней в постель не ложилась, а? Может, от раскаяния, что родителей твоих порешила?

Эльза Фукс смотрела на него с ужасом. А Волков видел, что каждое слово Сыча попадает в цель. Каждое слово достаёт девушку.

— Ну, говори, когда она тебя взяла и где? — продолжал Фриц Ламме, и тут он влепил девчушке пощёчину, звонкую и тяжёлую.

Девушка чуть не повалилась на пол. Едва удержалась, схватилась за щеку, заплакала.

— Порыдай-порыдай, да только знай: я-то добрый и спрашиваю по добру, — он указал пальцем на Волкова, — а вот, господин мой, он не очень добрый, и с ведьмами не церемонится.

Сыч приблизился и почти в ухо говорил ей:

— Я сам видел, как он ведьме одной в пасть раскалённые кочергу совал, так у той губы да язык жарились, а вонь стояла в каморе пыточной жуткая. Хоть беги. И жарил он её пока она не сдохла. Он и с тобой так поступит, ему тебя не жаль. Он ведьм не жалует. Так что ты со мной говори, не дожидайся, пока он спрашивать начнёт.

— А что ж мне сказать-то вам? — испугано лепетала Эльза.

— Всё говори. Говори, когда с Вильмой в постель легла?

Девушка опять молчала. И тут Волков сказал холодно и сурово:

— Говори, или на костёр тебя отправлю.

Она побледнела, видно вид сурового мужчины сыграл своё и девица заговорила:

— Так давно ещё, как в приют она меня привела, так там я с ней и легла. И ложилась в её кровать, как она звала.

— А другие бабы вас не упрекнули в том? — спросил кавалер.

— Так и они все… многие так же ложились друг с другом, — отвечала девица.

«Вот так вот, — всем своим видом показал Сыч, глянув на Волкова. — Такой вот приют».

Волков был удивлён, хоть и не показывал удивления, а Максимилиан, вроде как, и вовсе не понимал, о чём говорит девица, хмурился и слушал изо всех сил. А Сыч продолжал:

— А благочестивая Анхен с другими бабами тоже ложилась?

— Нет, не видела я такого, — отвечал Эльза Фукс. — Помощница её Ульрика на колени пред ней вставала, руки ей лобзала и только. А сама она руки матушке лобзала, и всё.

— Ты дружков Вильмы знаешь? Ганса Хигеля и других?

— Всех знаю, — отвечала девица, — они сюда приходили не раз: и Ганс Спесивый, и конюх Клаус, и Чёрный Маер, и Ёган Нога. Все сюда приходили.

— Где их искать?

— Знаю только, где дом Ганса, я ему от Вильмы иногда послания относила, а где другие живут — не знаю.

— Покажешь, — сказал Сыч.

— Покажу, — кивала Эльза.

Сыч еще, что-то хотел спросить, но Волоков остановил его жестом и сам спросил, глядя на девушку как можно суровее:

— Вильма твоя — ведьма. Ты тоже ведьма?

— Нет, господин, нет, я не ведьма, — сразу заговорила она, — я не способная. Клянусь, я и в церкву хожу. Можете у отца Адриана спросить.

— И что же, ты исповедуешься отцу Адриану? — уточнил Сыч.

— Исповедуюсь. Всё как есть говорю, — отвечал девица.

— И не гонит он тебя из церкви за блуд твой?

— Не гонит, — говорила Эльза. — Ласков со мной.