Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

— Серебро посчитаем, если не хватит — всё одно отвезём нунцию, авось угомонится. Не так рьян будет. Остальное возьмём с имущества ведьм, надобно ему алчному тридцать тысяч собрать, и тогда дело ваше будет закрыто. А как нунций уедет, в город Фёренбург синьор наш пошлёт своего человека. Там епископская кафедра свободна. Без нунция оспаривать нашу кандидатуру некому будет. А как там наш епископ станет, так и решит он ваш вопрос.

Спорить было бессмысленно. Кавалер только и сказал:

— У меня сто шестьдесят шесть человек на содержании, не считая моих людей.

— Ну, так возьмёте сто талеров, — милостиво согласился казначей Его Высокопреосвященства.

— Сто шестьдесят шесть человек, средь них три офицера и восемь сержантов, — требовательно выговаривал Волков. — Триста монет мне на месяц нужно.

— И двухсот довольно будет, — твёрдо отвечал аббат. — Скажите, чтобы умерили алчность.

Так твёрдо сказал, что и не поспоришь с ним.

— Хотите взглянуть на серебро? — спросил Волков, уже попрощавшись с ним.

— Всю жизнь на него гляжу, — отвечал монах-кардинал вставая, — век бы его не видеть. Я братьев своих пришлю, пусть они смотрят.

Пришедшие монахи, шестеро пришло их, были ловки на удивление. Тут же, в покоях, рассыпали серебро на большие рогожи, раскидали монеты мелкие к мелким, большие к большим, старые в отдельную кучу. Тут же считали его проворно, в мешки складывали, сургучом запечатывали. Ёган, Сыч и Волков оглянуться не успели, как всё уже сосчитано было, сложено, верёвками обвязано, сургучом залито. Монахи кланялись и ушли, даже сундуки не оставили, с собой уволокли.

— Какие же проворные до денег люди! — восхищался Ёган.

— Попы, одно слово, — вздыхал Сыч. — По проворству до денег они даже проворнее менял будут.

А последний монах, старший среди них, выложил пред Волковым кошель с деньгами и бумагу, просил расписаться. Оказалось, что это расписка о получении двух сотен талеров. Волков мрачнее тучи был, подписывая это бумагу. Смешно, с него требовали расписку за то, что он получил жалкую часть из денег которые он уже считал своими.

— А сколько же всего денег было? — спросил он у монаха, который прятал расписку в кожаную сумку для бумаг.

— Двенадцать тысяч шестьсот сорок два талера разыми монетами, — сообщил монах. И ушёл.

Кавалер же погрузился в траур. Пришёл в себя и заорал:

— Ёган, а ну зови монаха нашего.

Ёган бегом кинулся бежать и вскоре брат Ипполит перепуганный стоял пред кавалером.

— Ты кому-нибудь пишешь? — спросил Волков, едва разжимая зубы от злости.

— Письма? — спросил юный монах.

— Письма.

— Только настоятелю Деррингхофского монастыря. Отец Матвей духовник мой. И как…

— Про деньги ему писал?

— Про деньги? — удивился брат Ипполит.

— Про деньги, про серебро.

— Нет, а зачем же?

— Не писал? — злился Волков. — Точно?

— Душой своей бессмертной клянусь, и не надобно отцу Матвею про то знать, не интересно ему, — убеждал кавалера монах.

— Ступай, — сказал Волков.

— Господин, — не ушёл монах, — бумаги, те, что из казначейства города прислали, их подписать нужно.

Он выложил счета, те, что вчера Волков подписывать побоялся. Теперь же он их, не раздумывая подписывал. Теперь после приезда Трибунала он уже не был самозванцем. Ещё раз просмотрев счета он произнёс:

— Этого всего мало будет, пусть городской совет ещё денег даёт, у нас теперь не только в тюрьме людишки сидят, но и на барже. Всех кормить нужно, всем палачи нужны.

Монах сел писать бумагу, а кавалер сидел рядом всё ещё мрачный и думал о том, как попы узнали про его деньги. А тут его Ёган позвал:

— Господин, идите поглядеть, тут нашёл я кое-что.

— Не до тебя, — холодно сказал Волков.

— Да идите, взгляните, — настаивал Ёган. — Авось получшеет вам.