Ты мой закат, ты мой рассвет - Айя Субботина (2020)

— Представь, что ты не умеешь плавать, - все-таки пытаюсь, используя все свои писательские навыки, привести сопоставимую аналогию. - Что ты до ужаса боишься воды, потому что однажды чуть не утонул там, где не должен был. Упал с моста, например. Тебя еле спасли. И хоть прошло уже очень много времени, ты все равно боишься заходить в воду, если не чувствуешь дно под ногами. А потом кто-то сажает тебя в лодку, вывозит на середину совершенно незнакомого тебе озера и просто толкает. Надеется, что в тебе проснется инстинкт самосохранения, начнешь барахтаться и в конце концов выплывешь, как до тебя выплывали другие. Только ты не выплываешь. Потому что ничего не просыпается.

Антон размышляет над моими словами, продолжая перекатывать пузырек между пальцами. А потом, пока я на последнем нерве жду ответ, протягивает руку и открывает ящик. Берет что-то наугад, снова забивает название в телефон.

— Это чтобы у меня немного лучше работала голова, - пытаюсь сгладить напряжение глупой шуткой. - А то совсем отупею, и ты потеряешь лучшего собеседника в своей жизни. С другой стороны - я забуду сюжет всех Звездных войн, и ты можешь ходить со мной в кино, делая вид, что догадался как все будет еще до того, как на экране появилось «Давным-давно, в далекой-далекой Галактике...»

«Улыбнись, пожалуйста, - умоляю его мысленно. - Я знаю, что не заслужила, но мне так нужно твое понимание. Очень нужно. Не бросай меня посреди озера, пока я не смогу барахтаться слишком сильно, чтобы не утонуть».

Антон смотрит еще пару названий и в итоге закрывает ящик.

У меня большая ванна, но, когда он выходит за порог, чувствую себя клаустрофобом, запертым в консервную банку. Так душно и тесно, что нечем дышать.

Поскорее иду следом и застаю Антона за телефонным разговором. С мамой.

Я деликатно выхожу из комнаты, хотя понять, что речь обо мне, совсем не сложно. Сомневаюсь, что после всего увиденного он решил позвонить ей только потому, что не сделал этого вчера.

Любая мать сказала бы своему сыну, чтобы бросал ненормальную и убегал со всех ног, пока она не превратила его жизнь в кошмар. Мне очень симпатична мама моего майора, потому что она искренняя, открытая и прямолинейная. И мне кажется, я тоже ей нравилась. Но это было до того, как на платье с витрины оказалось невыводимое чернильное пятно.

Антон зовет меня уже из прихожей.

Ничего не говорит, просто молча обувается, а когда пытаюсь взять с крючка ключи от машины, отводит мою руку.

— Ты дура что ли? За руль после этого дерьма? До аэропорта за рулем могу быть я, а назад?

Я никогда не сажусь за руль, когда понимаю, что мне нехорошо. Не села бы и сегодня, просто «зажигание» включилось бы позже.

Но, несмотря ни на что, грубость Антона звучит такой... заботливой? Не все мужчины могут выражать эмоции ласково. Мой отец всегда оберегал нас с мамой, но за все двадцать лет, что я живу, ни разу не слышала от него чего-то ласковее «Ну ты там того... осторожнее». И даже когда случилось... то, что случилось, не помню, чтобы он как-то сюсюкался со мной. Только однажды, когда я проснулась ночью потому что приснилось лицо со шрамом, пришел ко мне, обнял крепко-крепко и сказал, что тот человек меня больше никогда не обидит. И никого вообще не обидит.

Антон сам вызывает такси, и мы едем в аэропорт в полной тишине.

А мне вдруг так много хочется ему сказать, что молчание становится невыносимым и почти болезненным.

Я не знаю, поступаю ли правильно, оставаясь здесь. Я не знаю, что со мной будет, когда мы попрощаемся.

Я не знаю, что будет с ним, когда он вернется в свою простую и понятную жизнь, где не нужно ни с кем нянчиться, как с маленькой.