Пальцем в небо - Маргарита Ардо (2019)

Наконец, мы нырнули в тёплый холл из белого мрамора и в атмосферную музыку. Я с жадным интересом рассматривала всё. Выяснилось, что стены квадратного здания, состоящие сплошь из восьмигранных колонн и панорамных стёкол, декорированных подобием узких балкончиков с лиловыми вставками и ковкой, описывают круг. Круглую стену опоясывали такие же узкие балкончики.

— Там зрительный зал. Знаешь, невероятно забавно, — хмыкнул Джек, — что Меделин выбрала для этого ивента Нью-Йоркский балетный театр. Где ещё знакомиться с моей балериной?

Я скользнула взглядом по афишам: Алексей Ратманский представляет «Поцелуй феи» на музыку Стравинского, «Спящая красавица» Чайковского. Наши! Я почувствовала гордость за русских, словно сама напевала мелодии Петру Ильичу, и кокетливо пожала плечами:

— Почему бы и нет? Здесь я почти дома.

— О, женщины, у вас одни намёки, — засмеялся Джек.

И мне вдруг показалось, что он тоже волнуется.

Холл назывался Гранд Променадом. Оба края его ограничивали белые скульптурные композиции по две фигуры в каждой: весьма упитанные обнажённые дамы и циркачки.

— Кстати, свод здесь реально золотой, — заметил мой любимый мужчина. — И вот эта штуковина тоже.

Он показал на выпуклую громадную фигуру на стене, похожую на растянутую, абстрактную юлу, в которую в любом случае упирались гости, поднимаясь по лестнице.

— Богато, — сказала я.

Изысканной я б не сию декорацию не назвала, как и скульптуры Гранд Променада. Подумалось, что наш Ростовский музыкальный театр, который в городе называют «Белым роялем», и без золотых блямб выглядит гораздо более храмом искусства, чем этот знаменитый балетный «Дом Баланчина».

Жаль, я в Большом театре не была, а ведь там ещё красивее! И я снова улыбнулась Джеку, переполненная гордостью за Отчизну. Когда живёшь дома, не замечаешь, как много чудесного вокруг. Даже несмотря на разухабистую грязь и рытвины на дорогах. Это приятное сравнение и афиши с русскими фамилиями внезапно вселили в меня уверенность, которой мне так не хватало. Мои соотечественники покорили Нью-Йорк, почему я не смогу?

То и дело здороваясь и кивая по сторонам, Джек повёл меня по мраморной лестнице вверх.

Я рассматривала платья, узнавая некоторые из Сакса или из просмотренных каталогов haute-couture[8]. Разглядывала лица, людей, ежедневный расход которых превышал мой недавний месячный… и вдруг вспомнила «Мастера и Маргариту». Что-то демоническое было во всей этой чёрной фрачной степенности, алых губах дам, бриллиантах; биржевых взглядах; подчёркнутых улыбках, не натуральных двойных поцелуях — щека у щеки, даже не касаясь.

Поймала себя на мысли, что и сама улыбаюсь неискренне. Мне стало стыдно. С каких это пор я решила смотреть на людей, как Ленин на буржуазию?

Это мой новый круг, люди, с которыми я так или иначе буду встречаться и здороваться, знать по именам — так же, как Джек. Значит, лучше искать в них хорошее, а не критически выковыривать недостатки! Вокруг меня — не враги, а люди. У них радость или грусть — такая же на вкус, как у меня, как у моих близких, как у бомжа в метро, и слёзы такие же солёные.

Джек представил меня пожилой паре, не спеша ступающей по лестнице. И я улыбнулась им по-настоящему, замечая руку в руке, жизненный опыт, ум и искринку тепла в серых глазах миссис Стейнберг в ответ на моё почти французское «Очарована». Было чем очароваться, ведь она оставалась женщиной, несмотря на морщинки и элегантную седину, а мистер Стейнберг — подтянутым джентльменом в своём преклонном возрасте!

«Только хорошее, — сказала себе я, — отмечай только хорошее! Плохое само увидится…»