Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

Он немного приоткрывает окно, и в помещение сейчас же врывается сладковатый запах побитой дождем мертвой листвы.

— Не очень-то весело! — замечает он. — Понимаю, почему мадемуазель де Кермарек немного… э… вы понимаете, что я хочу сказать? Ну а старая дама, она тоже из той же серии «не тронь меня»?

— О! Вы ей наверняка понравитесь! — протестует Жан-Мари. — Одни ваши духи чего стоят!

Ван Лоо заливается смехом:

— Да это самый обыкновенный лосьон после бритья! Я подарю вам флакон. Решительно вы мне нравитесь! Я уже забыл, каким можно быть в молодости! Вам сколько лет? Двадцать? Тридцать?

— О! Больше.

— Да, верно, у вас на висках уже маленькие залысинки. Когда мне было сорок… Э, да чего там, вам я могу сказать. Ведь я ношу парик! Я долго не решался. Но в нашей профессии, знаете ли, нужно либо иметь пышную шевелюру, либо ходить с голым черепом. Вот я и выбрал нечто среднее. И обо мне стали говорить: «Ему ни за что не дашь его лет!» Ну, идемте! Хозяйка замка нас ждет!

Они возвращаются в кабинет. Армель по-прежнему сидит на том же месте и в той же позе, сжимая рукой халат на груди. В венце металлических трубочек лицо ее кажется мертвенно-бледным, словно у приговоренной к смерти.

— Ему тут нравится! — радостно сообщает Жан-Мари.

Армель чуть вздрагивает.

— Я не успела подготовить договор, — говорит она. — Я немного устала. Извините. Мы все оформим перед обедом. Жан-Мари сейчас покажет вам гараж и служебные помещения.

— Идемте, идемте! — дружески приглашает Жан-Мари. — Вы ведь еще ничего не видели.

Ван Лоо бессильно разводит руками, не отводя глаз от Армели, словно давая ей понять, что ничего не может против такого рвения, хотя оно ему скорее приятно. Они выходят.

— Неужели я стал причиной того, что…

— Ну что вы! — восклицает Жан-Мари. — Она часто впадает в такое состояние, как будто живет где-то в другом мире. Но будьте уверены, она очень рада, что у нас постоялец.

Они проходят через комнату, заставленную разнокалиберными ящиками и заваленную всяким хламом.

— Это все валялось на чердаке! — объясняет Жан-Мари. — Но он начал протекать, и нам пришлось месяц назад перетащить это сюда. Конечно, это все такое барахло, что и старьевщику не нужно, но мы из-за старой дамы не выбрасываем ничего. Тут есть даже древние ружья, конечно полурассыпающиеся, и всякий мусор… Если вам захочется покопаться в этом старье, не стесняйтесь. Вот мы и пришли.

Обе служанки при их появлении встают. Ван Лоо здоровается. А он умеет здороваться, думает Жан-Мари. Рукой он как будто стирает дистанцию между собой и другими, в то же время как раз ее и подчеркивая. Наверное, мы кажемся ему крестьянами! Особенно я.

Минуя кухню, они выходят во дворик, где при их появлении разбегаются куры, а потом идут в винный подвал. Ящики с бутылками плотными рядами стоят вдоль стен.

— Дедова работа! — говорит Жан-Мари. — Он все умел, дед. А вот гараж.

Ван Лоо замирает, не в силах скрыть удивления.

— Да здесь можно хоть десять машин поставить! — восклицает он. — А что это там, в глубине? Честное слово, это коляска!

— Да, это старинная коляска. Маркиза не захотела с ней расставаться. Дед время от времени наводил на нее лоск.

Теперь Ван Лоо обходит вокруг коляски, трогает дерево, поглаживает кожу.

— Невероятно! — шепчет он.

Отступив на несколько шагов, он колечком складывает пальцы, как будто смотрит в глазок кинокамеры.

— В кадре она будет смотреться великолепно! — решительно заявляет он. — Нет, я должен работать здесь! Кильмер, Герледан — чего здесь только нет! Впрочем, кое-чего действительно нет. Мне нужен катер.

— А у нас есть! — говорит Жан-Мари.

— То есть как?

— Правда есть. Прогулочный катерок. Мы раньше устраивали на нем экскурсии для постояльцев.

— И где же он?