В дурном обществе - Энн Грэнджер (2013)

— У меня были пудели, — сказал он. — Пудели — они очень умные. Быстро всему обучаются. У меня три их было. Мими, Чау-Чау и Фифи. Исполняли разные трюки. Ты и представить себе не можешь, до чего они сообразительные! Играли в футбол, ходили на задних лапах, изображали мертвых. Мими возила Фифи в детской коляске, одетая как няня, в кружевном чепце, а на Фифи я надевал детский чепчик. Но самым умным из них все-таки был Чау-Чау. Он у меня считал и угадывал цифры. Бывало, я поднимаю карту с цифрой, а он лает нужное число раз. Конечно, мне приходилось подавать ему сигнал, но зрители-то этого не видели! Чау-Чау был самым лучшим моим псом, и учить его было одно удовольствие. Очень он уважал крепкое пиво. Бывало, готов был что угодно сделать ради кружечки пивка.

— Хотелось бы мне взглянуть на ваше представление, — искренне сказала я, но не спросила, отчего он перестал выступать. Если честно, мне и знать не хотелось. Может быть, просто спад спроса на варьете, но, скорее всего, все дело было в его пристрастии к спиртному. Наверное, Алби начал выходить на сцену пьяным, пару раз не мог выступать, подвел устроителей — и конец. Интересно, что случилось с Мими, Чау-Чау и Фифи.

Как будто прочитав мои мысли, он сказал:

— Когда я перестал выступать, я уже не мог их прокормить. Я и себя-то не мог прокормить, не то что их… Умные они были собачки. Их забрала одна женщина и обещала пристроить в новые семьи. Надеюсь, она хорошо их пристроила. Я просил ее, чтобы их взяли вместе. Они ведь привыкли друг к другу. Но, наверное, их все-таки разлучили. Кто ж захочет взять сразу трех собак? Они, наверное, очень тосковали.

Я подумала, что тосковали не только пудели.

Старик взял себя в руки — как мне показалось, с большим трудом.

— Ну а чем ты еще занимаешься? — спросил он. — Как подхалтуриваешь, как говорится у нас в профессии? — Он явно решил, что мы с ним коллеги, люди искусства.

— Помогаю другим искать разные вещи. Исполняю работу детектива — неофициально, конечно, — ответила я, стараясь не выглядеть самодовольной.

Старик поставил стаканчик на лавку и уставился на меня во все глаза:

— Выходит, ты вроде частного сыщика?

— Вроде, хотя и не по-настоящему. У меня нет конторы. Пришлось бы вести бухгалтерию, платить налоги и все такое. А я работаю неофициально. Без лицензии.

— И как… — очень медленно произнес он. Когда я позже вспоминала его слова, то сообразила, что он говорил очень серьезно. Мне бы тогда встать и убежать, но я сдуру не сообразила. — И как, получается?

— Да вроде неплохо, — ответила я, хотя меня и кольнула совесть, потому что до сих пор мне пришлось расследовать всего одно дело. Но оно мне замечательно удалось, поэтому проигрышей у меня не было ни одного, а ведь так про себя могут сказать немногие детективы, верно?

Мой новый знакомый довольно долго молчал, за что я была ему только благодарна. С перрона начали заходить люди, — значит, движение восстановилось. Должно быть, сломанный состав починили или отогнали на запасный путь.

— Когда ночуешь на улице, как я, приходится видеть много всякого.

— Что? — Я выглядывала в толпе пассажиров Ганеша и потому не расслышала, что говорил Алби.

Он охотно повторил и продолжал:

— Только я предпочитаю смотреть себе под ноги. Неприятности мне ни к чему. Как и всем, кто вынужден всю ночь проводить на улице. Они много всякого видят, только помалкивают. Особенно много всего видят мусорщики, которые объезжают рестораны и другие заведения. Им надо успеть до утра. Так вот, они много всякого замечают, только никогда ничего не рассказывают. Поэтому мусорщиков никто не беспокоит, а ведь только так они и могут спокойно работать, верно?

Старик уныло посмотрел на дно своей пустой чашки, но я не собиралась дарить ему еще пятьдесят пенсов. Я только что получила пособие, но оно, к сожалению, было слишком мало, и его не хватило бы на помощь Алби.