Алан Брэдли - Алан Брэдли (2011)

Когда мои глаза приспособились ко мраку, я увидела лица сестер, гротескно светившиеся в тенях. Они нарисовали черные круги вокруг глаз и ртов горелой пробкой, и я сразу же поняла послание, которое они должны были передать: «Берегись! Ты в руках дикарей!»

Теперь я видела, откуда взялся искаженный голос робота, который я слышала: Фели говорила в отверстие пустой банки из-под какао.

— Французский черный янтарь — просто стекло, — плюнула она, швырнув банку на пол. — В точности твои слова. Что ты сделала с маминой брошью?

— Это была случайность, — неубедительно заныла я.

Ледяное молчание Фели придало мне немного уверенности.

— Я уронила ее и наступила. Если бы это был настоящий янтарь, он бы не раскололся.

— Дай ее сюда.

— Не могу, Фели. Ничего не осталось, кроме мелких осколков. Я растворила их на окалину.

На самом деле я расколотила эту штуку молотком и превратила в черный песок.

— Окалину? Зачем тебе окалина?

Было бы ошибкой рассказывать ей, что я работаю над новым видом керамической колбы, которая сможет выносить температуры, производимые сверхнасыщенной кислородом бунзеновской горелкой.

— Ни зачем, — ответила я. — Я просто дурачилась.

— Довольно странно, но я тебе верю, — сказала Фели. — Это то, что вам, подменышам эльфов, удается лучше всего, не так ли? Дурачиться.

Должно быть, замешательство на моем лице было очевидным.

— Подменыши, — продолжила Даффи потусторонним голосом. — Эльфы приходят ночью и похищают здорового ребенка из колыбельки. Взамен оставляют уродливого сморщенного подменыша вроде тебя, и мать впадает в отчаяние.

— Если не веришь, — добавила Фели, — посмотри в зеркало.

— Я не подменыш, — возразила я, начиная сердиться. — Харриет любила меня больше, чем вас двоих, идиотки!

— Правда? — презрительно усмехнулась Фели. — Тогда почему она оставляла тебя спать у открытого окна каждую ночь, в надежде, что эльфы принесут обратно настоящую Флавию?

— Она этого не делала! — крикнула я.

— Боюсь, что делала. Я там была. Видела. Помню.

— Нет! Это неправда!

— Да, правда. Я, бывало, цеплялась за нее и плакала: «Мама! Мама! Пожалуйста, заставь эльфов вернуть мою крошку-сестру!»

— Флавия? Дафна? Офелия?

Отец!

Его голос, громкий, как у сержанта на плацу, донесся со стороны кухонной лестницы, усиленный каменными стенами и эхом от арки к арке.

Наши три головы повернулись вбок как раз вовремя, чтобы лицезреть, как сначала появляются его ботинки, потом брюки, потом верхняя часть тела и, наконец, лицо, по мере того как он спускается по лестнице.

— Что все это значит? — спросил он, окидывая нас взглядом в полумраке. — Что вы с собой сделали?

Тыльными сторонами ладоней и предплечьями Фели и Даффи уже пытались стереть черные отметины с лиц.

— Мы просто играли в «Креветки и треножник», — нашлась Даффи, пока я не успела ответить. И обвиняюще указала на меня. — Она устраивает нам хорошенькую взбучку, когда ее очередь играть бегуму,[12] но, когда очередь наша, она…

Хорошая работа, Дафф, подумала я. Я бы и сама не смогла сочинить лучшее объяснение в спешке.

— Я удивлен тобой, Офелия, — произнес отец. — Я бы не подумал…

И тут он умолк, не в состоянии подобрать нужные слова. Временами казалось, будто он… Как это сказать? Боится мою старшую сестру.

Фели терла лицо, жутко размазывая жженую пробку по лицу. Я чуть громко не рассмеялась, но вовремя поняла, что она творит. В попытке вызвать сочувствие она растерла краску так, что получились темные театральные круги под глазами.

Мегера! Как актриса, гримирующаяся прямо на сцене, смелое, нахальное представление, которым я не могла не восхититься.

Отец завороженно смотрел. Как человек, зачарованный коброй.

— Ты в порядке, Флавия? — спросил он, все еще стоя на третьей ступеньке снизу.

— Да, отец, — ответила я.