– А зря, – язвительно заметил Брайс, сверкнув глазами. Его гномоподобное лицо злорадно исказилось, он как-то сразу оживился и уже не походил на утомленного жизнью старика. – Ведь от смерти Дигби вам прямая выгода. Даже после двукратной выплаты налогов по завещанию вам достанется кругленькая сумма. Если я не ошибаюсь, Дигби часто наведывался к вам в последнее время. Постойте, да ведь он у вас вчера обедал! Вам ничего не стоило подсыпать ему во флягу какой-нибудь порошочек. Вы ведь единственная из всех нас знали, что Дигби всегда ее с собой носит. Помните, вы рассказывали нам – в этой же самой комнате?

– И где же, по-вашему, я могла достать мышьяк?

– Ага, Селия! А мы и не знали, что это был мышьяк. Какая опрометчивая фраза! Ладно бы здесь были только я и Оливер, но вдруг дойдет до инспектора? Надеюсь, вы не рассказывали ему про мышьяк?

– Я никому ни о чем не рассказывала. А инспектору я просто отвечала на вопросы – подробно и правдиво. И вам с Оливером следует вести себя так же. Я не понимаю, почему вам хочется, чтобы смерть Дигби непременно была убийством? Просто вы оба испытываете пристрастие ко всяким мерзостям.

– Мы испытываем мерзкое пристрастие к фактам, – сухо заметил Лэтем.

Но на Селию его слова не произвели ни малейшего впечатления.

– Что ж, если это было убийство, нашей Джейн Далглиш очень повезло, что она нашла труп не одна, а в присутствии Адама. А то могли бы возникнуть подозрения. Но рядом был суперинтендант из Скотленд-Ярда, а уж он-то, конечно, знал, какое значение имеют следы и всякие там улики, оставленные на месте преступления.

Далглиш даже не нашелся, как отреагировать на столь двусмысленное замечание, и подумал, уж не забыла ли Селия, что он тоже сидит в гостиной. И действительно, никто из присутствующих на Адама даже не взглянул.

– Какие такие подозрения могли бы возникнуть? – вкрадчиво спросил Лэтем

Брайс засмеялся:

– На вашем месте я не стал бы подозревать мисс Далглиш, Селия. Иначе вскоре вам придется столкнуться с очень деликатной проблемой. Ведь наша хозяйка как раз готовит сейчас кофе для нас. Вы свою чашку выпьете или потихоньку выльете содержимое в цветочный горшок?

Элиза Марли вспыхнула:

– Да заткнитесь вы оба! Дигби Сетон умер, и умер ужасной смертью. Может, вы его и недолюбливали, но он тоже был человеком. Больше того, Дигби умел по-своему получать удовольствие от жизни. Вы, допустим, живете по-другому, но что с того? Дигби нравилось мечтать про свои дурацкие ночные клубы, про то, как он поступит с деньгами. У вас это вызывало презрение, но он ведь ничего плохого вам не сделал. И вот он мертв. Причем убил его кто-то из нас. Я не вижу в этом причины для шуток.

– Не расстраивайся, милочка, – звучным, прочувствованным голосом пропела Селия, бессознательно переходя на ту интонацию, с которой диктовала наиболее трогательные пассажи из своих произведений. – Мы все привыкли к Джастину. Они с Оливером всегда терпеть не могли ни Мориса, ни Дигби. Разве можно от этих людей ожидать соблюдения приличий, не говоря уж об уважении к памяти усопших! Боюсь, эти двое никого, кроме самих себя, не любят. Чистой воды эгоисты. Эгоисты и завистники. Они не могли простить Морису его писательского таланта. Сами-то они умеют только критиковать написанное другими и глумиться над творческим даром. О, это весьма распространенное явление – зависть окололитературного паразита к художнику. Вспомните пьесу Мориса. Оливер просто растерзал ее, ибо не мог смириться с чужим успехом.

– А, вы о той пьеске! – рассмеялся Лэтем. – Дражайшая Селия, если Морису хотелось эмоционально разрядиться, следовало сходить к психиатру, а не выплескивать все это в виде драматического произведения на бедного зрителя. Для того чтобы быть драматургом, требуются как минимум три вещи: уметь писать диалоги, понимать, что такое драматический конфликт и иметь хоть какое-то представление об устройстве сцены.