Славные парни - Николас Пиледжи (2018)

Я сразу понял, что Поли и Джимми знают обо всём, что творится в тюрьме, поэтому, если они услышат, что я каждый день хожу в офис к Макдоналду, они догадаются, что я заговорил или, как минимум, собираюсь заговорить. Поэтому я сказал Макдоналду, чтобы вместе со мной к нему обязательно водили Джермена. Это давало мне повод скандалить и орать на Ричи Оддо, что копы меня прессуют, а он ничего не делает, потому что дерьмовый адвокат. Чтобы меня успокоить, Оддо обычно начинал говорить, что вот, мол, погляди, Джермена тоже постоянно таскают на допросы. Я кричал в ответ, что мне плевать, что делают с Бобби, я желаю, чтобы меня оставили в покое.

Разумеется, все эти скандалы я устраивал лишь для того, чтобы о них доложили Джимми и Поли. После ухода Оддо я утихал и спокойно проводил остаток дня в офисе Макдоналда, попивая кофе и слушая, как они пытаются меня уболтать. Во время этих бесед я никогда не говорил, что помогу им, но никогда и не отрицал этого. Держал их в подвешенном состоянии, но знал, что они знают: в конце концов мне придётся сотрудничать. Всем было ясно, что деваться мне некуда. Но всё равно, сама мысль о том, чтобы довериться федералам, пугала меня не меньше, чем перспектива столкнуться с Джимми. И вовсе не потому, они были коррупционерами, которые тут же продадут меня бывшим друзьям. А потому, что они были тупицами. Постоянно лажали. Да взять хотя бы моё собственное дело о наркотиках — знаете, как я выяснил, что стукачом был сын Бобби Джермена? Копы просто позабыли вымарать его имя из некоторых судебных документов. Они постоянно косячили, и мне вовсе не хотелось, чтобы они точно так же протупили мою жизнь.

На восемнадцатый день заключения, 16 мая, я решил, что настало время сделать свой ход. В час ночи в субботу Карен и её мать явились в тюрьму с десятью тысячами долларов залога. Я знал, что федералы и мой надзирающий офицер в выходные работать не будут. Это давало мне пару дней, чтобы собрать деньги, а также выяснить, правы ли агенты насчёт Джимми и его планов убить меня. Я его страшно боялся, но всё равно до конца поверить в это не мог.

Я знал, что с момента моего ареста Джимми заставлял Микки звонить Карен по два раза в день. Они хотели знать, как я. Не нужно ли чего? Когда я возвращаюсь? В общем, довольно обычные вопросы для любого подобного случая, но на этот раз мне всё казалось подозрительным. Я чувствовал себя параноиком, но знал, что иногда выбора нет — ты или параноик, или труп.

Помню, выйдя из тюремных ворот, я стремглав бросился в машину. У меня было чувство, что меня могут подстрелить прямо на выходе. Я не чувствовал себя в безопасности, пока не оказался дома. Вот тут-то Карен и рассказала мне, что смыла наркоту в унитаз. Восемнадцать тысяч долларов утекли в канализацию. Как она могла? А разве не за этим я дал ей сигнал, спрашивала она. Я не давал сигнала смыть наркотик в унитаз, я просто хотел, чтобы она спрятала его получше на случай, если копы придут с собаками. Тут она принялась кричать и плакать. Я тоже начал кричать на неё. Так мы и орали друг на друга, пока не охрипли. Той ночью я лёг спать с пистолетом в руке.

Когда Микки позвонила утром в субботу, чтобы узнать, как дела, Карен ответила, что всё отлично — я дома. Микки чуть трубку не выронила. Она хотела знать, почему Карен её не предупредила. Они с Джимми могли бы помочь собрать залог. Вот именно поэтому я никому не говорил о своём плане. Именно поэтому с наличными приехали только Карен и её мать. Именно поэтому я заранее застелил постель в камере и приготовился к выходу. Я не хотел, чтобы охранники выкрикивали моё имя. Я не хотел видеть никого, кроме жены и тёщи, когда выйду из тюрьмы.

Микки сказала, что Джимми хочет встретиться со мной сразу же, как только я проснусь. Я велел Карен отвечать, что вокруг полно копов, а вечером мы идём на бар-мицву, так что я встречусь с Джимми не раньше утра воскресенья. Я хотел использовать субботу, чтобы собрать деньги и вообще разнюхать, нет ли опасности.