Рубин во мгле - Филип Пулман (2005)

– Когда он проснется, мы пришлем его к вам, – сказал Фредерик. – По крайней мере, вы знаете теперь, где он. Переночуете у нас? Отлично. Боже, до чего же я проголодался. Тремблер, как насчет рыбы? Аделаида, отныне ты будешь жить с нами. И ты очень нас обяжешь, если отыщешь чашки, тарелки и тому подобное. Салли, ей нужно переодеться. За углом есть магазин подержанной одежды – Тремблер тебя проводит.

Быстро пролетели выходные. Роза, когда прошло ее первое изумление от такого небывалого количества народу, сразу занялась Аделаидой, и тогда оказалось, что она знает столько всего о детях, что Салли и не снилось: она знала, как научить Аделаиду умываться, когда ей нужно ложиться спать, как убирать ей волосы и какую одежду носить. Салли так и подмывало хоть чем-то выразить свою любовь к девочке, но она не знала как, а тем временем Роза просто обнимала ее или целовала, ерошила волосы или болтала о театре; Тремблер рассказывал ей всякие смешные истории или учил карточным играм.

В общем, Аделаида быстро сдружилась с Розой и Тремблером, но с Салли ей было неловко, и она замолкала, едва они оставались наедине. Это могло бы быть неприятно, если бы Роза не старалась сгладить ситуацию, непременно вовлекая ее в разговоры с Аделаидой и советуясь с ней наедине о будущем девочки.

– Ты знаешь, что она никогда ничему не училась? – сказала она однажды. – Она даже не знает названий районов Лондона, кроме Уоппинга и Шедвелла, она даже не знает, как зовут королеву! Салли, почему бы тебе не научить ее писать, читать и так далее?

– Мне кажется, у меня не получится…

– С чего это? Конечно, получится. Ты сделаешь это лучше всех.

– Она меня боится.

– Она боится не тебя, а за тебя, потому что все время помнит, что сказала миссис Холланд. И за своего джентльмена, за Мэтью. Она раз по двадцать за день бегает его проведать. Просто сидит и держит за руку, а потом снова убегает…

Мэтью Бедвелл спал до самого утра воскресенья, а разбудил его не кто иной, как Аделаида. Но он был настолько сбит с толку, что долго не мог понять, где он и что произошло. Салли зашла к нему, когда он пил чай, но он не рассказал ей ничего. Он говорил: «Не знаю», или «Я забыл», или «Память отшибло», и, несмотря на все ее усилия и подсказки, вроде имени отца, названия его компании, корабля, так ничего и не вспомнил. Только слова «семь блаженств» нашли в нем какой-то отклик, но не слишком обнадеживающий: Бедвелл мгновенно вспотел, и тот слабый румянец, который появился у него на щеках, сменился смертельной бледностью, его трясло и корчило. И Фредерик посоветовал ей пока не заговаривать об этом.

В субботу Салли отправилась на встречу с Джимом и рассказала все последние новости. Когда же он услышал историю освобождения Бедвелла и Аделаиды, он чуть не плакал от досады, что пропустил такое, и пообещал, что придет к ним, как только сможет, посмотреть, что это у нее появились за новые друзья. «Никогда не знаешь, кому можно доверять», – добавил он.

Казалось, Джим хотел добавить что-то еще. Два или три раза он было пытался заговорить, но каждый раз, мотнув головой, умолкал. Наконец Салли спросила:

– Да в чем дело, Джим? Ты что-то выяснил? Скажи мне, ради бога!

Но он молчал.

– Это подождет, – только и сказал он. – Ничего, не скиснет.

В эти же выходные были сняты первые художественные и драматические стереографии. Оказалось, это куда проще, чем думала Салли. Стереокамера отличалась от обыкновенной двумя линзами, расставленными на таком же расстоянии, что и глаза человека, и каждая запечатлевала свое изображение. Фотографии, напечатанные рядом, нужно было рассматривать сквозь стереоскоп, который представлял собою устройство с двумя линзами, расположенными под таким углом, чтобы эти изображения сливались в одно, и тогда зритель видел трехмерную картину. Ощущение было волшебным.