За век до встречи - Лайза Джуэлл (2019)

– В этом нет необходимости, – заметила она. – В ближайшие несколько недель погода улучшится и станет не такой холодной: в конце концов, не зря же мимо Гернси протекает Гольфстрим. А отопление… Пока ты разберешься, что с ним не так, пока найдешь человека, который согласится прийти и починить его, причем за такую сумму, от которой у тебя глаза на лоб полезут, настанет лето и в доме снова станет тепло. Ну а пока можно топить камины, они есть почти в каждой комнате. Главное, одеваться как следует, держаться двух-трех комнат и, конечно, не забывать про напитки. Нужно согревать себя не только снаружи, но и изнутри.

Тебе хорошо говорить, подумала Элизабет, с завистью поглядев на роскошную шубу и меховую шапку Арлетты. Наверное, медведю на Северном полюсе холоднее, чем тебе.

Элизабет разместили в комнате на втором этаже, оклеенной выгоревшими обоями в зеленую и голубую вертикальную полоску («Ни дать ни взять – старая мужская пижама», – подумала она.). Три небольших окна в свинцовых переплетах выходили на море. Здесь было еще холоднее, чем внизу, и когда девочка выдыхала, пар клубился у нее перед самым лицом подобно бесплотному духу.

Ее кровать стояла у дальней от окон стены. Она была сделана из какого-то очень тяжелого, облицованного темным шпоном дерева и застелена не слишком дорогим на вид пуховым одеялом в голубом пододеяльнике. Поверх двух тонких как галеты подушек сидел облезлый кролик, связанный из голубой шерсти. Вид у него был такой, словно его бросили здесь умирать. Глядя на эту кровать, Элизабет невольно вспомнила, на чем она спала дома. В Фарнеме у нее была полуторная металлическая кровать, выкрашенная в белый цвет (порошковая покраска!), с завитушками и шишечками, отлитыми из прозрачного перспекса[1]. Элисон купила ей эту кровать на десятилетие: «Ведь ты стала больше почти в полтора раза!» Полуторным было и одеяло, заправленное в белоснежный, расшитый розовыми бутонами пододеяльник, а наволочка на подушке была отделана кружевами. Каждое утро, прежде чем отправиться в школу, Элизабет рассаживала на этой подушке всех своих игрушечных медвежат. Перед отъездом она попросила маму захватить с собой и кровать, если она, конечно, поместится в кузов грузового такси, но Элисон виновато улыбнулась и сказала:

– Прости, дорогая, но кровать придется оставить. Но не волнуйся, она никуда не денется. Когда мы вернемся, она будет на прежнем месте, и ты снова сможешь в ней спать. Не думаю, что за три месяца ты ее перерастешь.

И Элизабет пришлось смириться.

Поставив на пол свой рюкзачок, девочка с трудом расстегнула окоченевшими пальцами пряжку и нащупала внутри своего любимого медвежонка. Потянув игрушку за уши, Элизабет вытащила ее из недр рюкзачка, в который она перед отъездом уложила книги, блокноты и игры, надеясь скрасить с их помощью скуку утомительного восьмичасового пути. Уткнувшись лицом в мягкий коричневый плюш, Элизабет вдохнула исходящий от медвежонка сухой, сладковатый запах оставшегося где-то за тридевять земель дома и почувствовала, как у нее заныло сердце. Не отрывая лица от медвежьего живота, она оглядела холодную, по-спартански скудную обстановку комнаты, бросила взгляд на бесконечную, серую, как застывший бетон, равнину моря за окном, а потом решительно подошла к кровати, схватила уродливого вязаного кролика, открыла форточку и зашвырнула его как можно дальше в холодную, блеклую пустоту.

2