За век до встречи - Лайза Джуэлл (2019)

Через три дня в газетах появилось официальное сообщение, согласно которому во время крушения парохода «Роуэн» в Северном проливе[53] погибли восемь музыкантов Южного синкопированного оркестра, в том числе – «всемирно известный кларнетист мистер Годфри Каперс, также известный как Сэнди Бич». В этот день Арлетта не пошла на работу. Закрывшись в своей комнате, она проплакала несколько часов подряд, а потом заснула, опустошенная и несчастная.

57

1995

Этой ночью Бетти почти не спала.

У Кэнди Ли снова был гость или гостья, и она вопила во весь голос и стучала по стенам. Кроме того, по случаю теплой погоды в пабе через дорогу двери были распахнуты настежь, и воздух всю ночь оглашали вопли «Айрон мейден» и хриплые возгласы длинноволосых мужчин с подведенными лайнером глазами. К привычному шуму ночного Сохо примешивался и еще один звук, который мешал ей уснуть, пожалуй, больше других. Джон, которого Бетти уложила на диване (сама она устроилась на антресолях), то негромко стонал во сне, то вскрикивал, то бормотал какую-то тарабарщину.

Но хуже всего вместе взятого были ее собственные мысли.

Бетти думала о том, что, пока она пытается уснуть, Клара, возможно, уже едет в такси, возвращаясь из аэропорта домой. Она думала о том, что, пока она пытается и не может уснуть, самолет Дома Джонса заходит в Берлине на посадку. Что скажет ей Клара? Что она сама скажет Дому, когда он вернется?

Вчера вечером, когда она уходила, Дом дал ей рекламный проспект фермы в Глостершире, которая понравилась ему больше всего. «Возьми, – сказал он. – Смотри на нее, думай о ней, мечтай о ней».

Сейчас Бетти вытащила проспект из-под подушки и, чтобы не будить Джона, стала рассматривать его при свете фонарика. Фермерский дом, носивший название «Дом Святого Луки», объединял в себе черты георгианского и эдвардианского стилей. Листая страницы проспекта, Бетти убедилась, что он действительно был очень красив и внутри и снаружи. Белоснежный свежеоштукатуренный фасад, оранжерея с лианами и пальмами, длинный обеденный зал с геральдическим гербом на стене, поддерживаемые мощными стропилами потолки и просторные лужайки, уступами сбега́вшие к полям, где зрели кукуруза и рапс, были способны очаровать кого угодно.

Кэнди Ли издала особенно протяжный вопль, и Бетти в отчаянии накрыла голову подушкой. Минуты через полторы все стихло, и она снова вернулась к проспекту, однако какое-то время спустя шум повторился, и Бетти почувствовала, как в ней закипает первобытная ярость. Как-то внезапно ей пришло на ум, что за два с лишним месяца жизни в Сохо не было ночи, которую она бы проспала от начала и до конца. А если такая ночь и была, то она заканчивалась в пять утра, когда ее будили грузовики мусорщиков. Если же Бетти ухитрялась не услышать мусорщиков, то в шесть ее будили бодрые голоса торговцев, устанавливавших свои лотки у нее под окнами. Правда, против мусорщиков и торговцев Бетти ничего не имела, но завывания, стоны и стук Кэнди Ли бесили ее по-настоящему. Пора с этим заканчивать, неожиданно решила Бетти и, откинув одеяло, слезла с антресолей. Накинув кардиган поверх пижамы, она на цыпочках прокралась к входной двери и, спустившись по лестнице, забарабанила в дверь Кэнди.

Прежде чем ей открыли, прошло около минуты или чуть больше. Когда же дверь наконец отворилась, Бетти вдруг поняла, что не знает, куда девать глаза. Перед ней стояла Кэнди, одетая в обшитую перьями короткую курточку-болеро, ковбойские чапаррерас[54] и резиновые сапоги, а ее груди буквально вываливались из лифчика с открытой чашечкой. В одной руке Кэнди держала бокал шампанского, а в другой – и это поразило Бетти больше всего – дымящуюся сигарету.

– О, Бетти! – просияла Кэнди. – Ты пришла!

– Ты куришь! – возмущенно воскликнула Бетти.

– Да, а что?

– Я думала, у тебя астма! Я думала…

– Да, Бетти, да. Входи же! Наконец-то ты придти.