Академия - Бентли Литтл (2017)

Они побрели по Грейсон-стрит к школе.

– Короткое было лето, Чарли Браун[2], – вздохнул Брэд.

– Ясен пень. Мы стареем, годы летят все быстрее. Моргнул – тебе уже сорок. Обернулся – на пенсию пора.

– Мне даже восемнадцати нет! Целый месяц еще. А тебе вообще до апреля ждать.

– Без разницы.

Приятели свернули за угол. В квартале от них желтый школьный автобус въезжал на автостоянку Тайлера.

– Ненавижу школу, – заявил Эд.

– Не все так плохо.

– Мама сказала, что если я завалю в этом году хоть один предмет или рискну пить на вечеринках – короче, если буду вести себя как нормальный старшеклассник, – то не смогу купить машину, на которую коплю.

– Какое совпадение. Моя сказала то же самое.

– Мистика, а? Они друг друга терпеть не могут, придерживаются совсем разных политических взглядов, а ведут себя совершенно одинаково.

Брэд рассмеялся. Что да, то да. Мама Эда была ярой сторонницей консерватора-республиканца Раша Лимбо. Она не признавала вторичную переработку отходов и энергосбережение, поскольку не верила ни в какое глобальное потепление. Мама Брэда, убежденная либеральная демократка, не признавала вторичную переработку отходов и энергосбережение, поскольку, по ее мнению, консерваторы специально переключали внимание общества на поведение отдельных индивидов и тем самым мешали правительству решать проблему в целом. Обе мамы и слышать не хотели о философии «думай глобально, действуй локально», которую их дети постигали в школе и пытались воплотить дома.

У обеих мам были сходные взгляды на денежную благотворительность. Мама Эда приравнивала безвозмездные взносы к налогообложению – мол, деньги достаются ей нелегким трудом, почему она должна их кому-то отдавать? Мама Брэда видела в благотворительности очередные происки консерваторов: люди обязаны платить налоги, но если отдельный индивид безвозмездно расстается со своими деньгами, то всем остальным жертвовать уже не обязательно.

В результате этих грандиозных философий обе мамы, по иронии судьбы, на удивление часто вели себя совершенно одинаково.

Вот как сейчас.

– У Эда, у Эда в башке полно бреда! – проорал Ларри Доджсон из машины, забитой футболистами.

Эд, не глядя, поднял средний палец.

– Офигительно длинный денек будет… – повторил он.

Эд сразу же пошел в канцелярию – ему неправильно составили расписание. Брэд заглянул в обеденную зону. Столовая была еще закрыта, а на поляне выпускников никого из нормальных ребят не наблюдалось. Брэд вышел во двор, поболтал с теми, кого не видел с прошлого года, и вновь встретился с Эдом у шкафчиков. Шкафчики закреплялись за учениками на весь срок учебы в школе. Брэд сунул рюкзак за металлическую дверцу, запер ее собственным навесным замком и вдобавок набрал код на встроенном замке.

Шкафчик Эда находился на один ряд ниже и на два правее. На дверце по-прежнему красовались выведенные фломастером буквы «Э.Х.» – хотя за лето школу должны были отдраить.

Буквы означали не только инициалы Эда, но и словосочетание «экскременты хорька» – надпись появилась после соответствующего урока биологии.

Делать кому-то было нечего.

Эд достал из рюкзака обед, положил его на полочку вверху шкафчика.

– Слыхал про Вана? Вана Нгуена?

– А что с ним? – спросил Брэд.

– Его вроде как похитили. Возле канцелярии плакат висит.

– Я тоже слышала!