Ночная птица - Брайан Фриман (2018)

Прямо сейчас все это кажется невозможным. Никакая пустота, ничто столь далекое не может испугать ее. Ей тепло, будто ее греет солнечный свет. Комната бела, как песок на бескрайнем пляже. У нее нет желания покидать это место.

На губах Кристи заиграла улыбка. Ее глаза снова закрылись, и она заснула. Ее сознание заполнили прекрасные сны, как будто голос за пределами мозга указывал, что видеть: поляны, где цветы покачиваются от дуновения ветерка, чье ласковое прикосновение она ощущает кожей; окутанные сосновым ароматом горные озера, где темно-синюю гладь воды не нарушает даже рябь; пустые качели на террасе, их тихому поскрипыванию как бы вторит гром в отдалении.

Что бы ни говорил ей этот голос, она все видела.

Голос. Он управляет ею.

Неожиданно голос приказал ей проснуться. Пронзительный, монотонно-протяжный, как у ребенка, он окликнул ее по имени:

– Крис-ти, Крис-ти.

Ей не хотелось просыпаться. Ее сны были слишком прекрасны. Она знала, что проснется в белой комнате. Такое уже случалось. Она не представляла, сколько раз это случалось, но знала, что не впервой.

– Крис-ти, Крис-ти.

Голос звучал в ее голове, как песнь соловья, но в этой песне не было ничего радостного. У нее было воспоминание, в котором она спрашивала: «Кто ты?»

И у нее было воспоминание, в котором он протяжно отвечал:

«Ночная птица… вот кого ты слышала».

Она уже проснулась и чувствовала, что он рядом. Его дыхание было шумным и пахло чем-то сладким. Она намеренно не открывала глаза, потому что не хотела его видеть, но он все равно пальцами раздвинул ей веки, как будто поднял жалюзи.

«Ку-ку, я тебя вижу!»

У него было не лицо, а маска, и эта маска нависала над ней, была в дюймах от ее лица. У маски была гротескная пластмассовая улыбка с карминно-красными губами, тянущаяся от уха до уха. Мертвенно-белая, как у призрака, кожа. Огромные глаза – глаза мухи. Даже не глаза совсем. Маска ухмыльнулась ей, и за ней снова нараспев зазвучал голос.

«Уже скоро, – тянул он. – Настала пора петь!»

Кристи хотелось зажмуриться, но он серой клейкой лентой приклеил верхние веки. Сначала одно, потом другое. Глаза мгновенно высохли, и ей стало казаться, что глазные яблоки вот-вот выкатятся наружу. В глазницах запульсировала боль. Ей очень нужно было моргнуть; она могла думать только о том, что нужно моргнуть, но сделать это не получается. Ей только и оставалось, что таращиться на эти мушиные глаза и уродливую улыбку.

Только не петь, хотелось сказать ей. Пожалуйста, не надо петь.

Теперь она все вспомнила. Пение открыло дверь. Пение столкнуло ее в преисподнюю, во мрак. Ей хотелось закричать, умолять его, но что-то мешало – ее рот был забит тканью, которая не давала ей вздохнуть и заговорить. Она лишь протестующе взвизгивала через нос и постанывала. Маска хихикала, как ребенок, мучающий муравья.

«Песенка здесь, – пропел он. – Смотри на то, что тебя пугает!»

Кристи закричала, но не вслух, а внутри себя. Однако это не остановило то, что должно было произойти. Песнь началась. Мелодия была плавной, нежной, совсем не страшной, но как только полились слова, ровная белизна преобразилась. На стенах, полу и потолке появились всякие образы; сначала она не могла разглядеть, что это такое, однако комната стала сжиматься, и Кристи поняла, что комната утыкана иголками.

Тысячами и тысячами поблескивающих серебром острых иголок. Торчащих. Трехмерных. Гладких и длинных.

О нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Что угодно, только не иголки.