Любава - Кай Вэрди (2020)

Илия, глядя на перебранку стариков, задумчиво улыбался. Не то, совсем не то ожидал он увидеть в Ивантеевке. И как только епархия на строительство здесь храма согласие дала? Для кого его тут восстанавливать? Для десяти стариков, которые и десяти лет не проживут? Деревушка-то вымирает… А по церковным записям в начале века в Ивантеевке проживало аж четыреста шестьдесят восемь душ, в Бережках двести сорок девять… Немаленькие поселки были, да и окрестные деревеньки тоже… Конечно, сильно прошедший мор подкосил, много умерло тогда, дети почти все, да и взрослых едва ли четверть осталась. Но ведь должны были еще нарожать!

— Нашли, что восстанавливать! Они б лучше магазин в тех Бережках поставили, а то на церкву замахнулись! Тама на двадцать верст окрест две деревеньки — сами Бережки да Кузькино, да и все, больше-то ничего и нетути. Наша-то Ивантеевка и вовсе уж не в счет! — спор стариков продолжался. Казалось, они и вовсе забыли о священнике, стоявшем рядом. — В Бережках еще живут люди, а в Кузькино и десять дворов наберется ли? Живут, как и у нас, старики одни бездетные да брошенные. А в магазин аж в Алуханск ездить надоть всем. Потому магазин нужнее вашей церквы! — взглянув на Илию, она при последних словах ткнула в него согнутым, изуродованным артритом пальцем, словно это Илия сейчас решал, что ставить в деревне — магазин или церковь.

— Храм тоже нужен. Нельзя все время о мирском думать, о душе тоже позаботиться надо, — примирительно произнес Илия.

Пока старики спорили, к ним начали подтягиваться и другие жители. Подходили, спрашивали, что здесь батюшка делает, кто-то подошел за благословением, одной бабульке пришлось пообещать, что обязательно отслужит молебен за упокой ее мужа, умершего три месяца назад, и утешить несчастную… Пока Илия занимался собиравшимися стариками, получившие благословение и утешающие слова собирались в кучку и обсуждали его появление. Наконец, у них созрел насущный вопрос, и баб Маня, на правах больше всех знакомой с батюшкой, подойдя, дернула его за рясу, обращая на себя его внимание:

— А гдей-то ты жить собираешься, ась? В церкви-то жить не сможешь… Там не то что крыши, стен нету…

— В храме и не живут, баб Мань, храм — это дом Господень, а мы в нем все гости. Жить я в доме буду, что недалеко от храма стоит. В администрации сказали, что он вполне пригоден для жилья.

— Энто в каком доме-то? Уж не Настасьином ли? — охнула Степановна, прижав платок к губам.

Илия улыбнулся, развел руками.

— Да я и не знаю, Настасьин это дом или нет. Мне не сказали. Объяснили, который, да ключ дали. Он слегка на отшибе стоит, крайний дом в деревне, ближе всех к храму. Ну, мне оно и удобней. Ну да посмотрю. Может, возле храма сторожка цела, так я в нее переберусь, мне много не нужно.

Старики тревожно переглянулись.

— В Настасьином, значит… Да… — прокряхтел Петрович. — Слушай, а мож, ну его, дом-то энтот, ась? Ступай вон хоть к нам жить, али вон к Степановне тож можно… А Настасьин-то дом ты ей мож оставишь, а?

Священник нахмурился:

— То есть — ей? Мне сказали, что дом пустой стоит, хозяев нет. Выходит, есть хозяйка? Я выгонять никого не собираюсь, если дом занят, поеду сейчас обратно, скажу, что ошиблись.

— Да годи ты… Ехать он куды-то собрался на ночь глядючи… Что дом-то пустой стоит, то тебе правду сказали, да только пустой он, да не пустой. Другие-то дома поразваливались, а этот стоит себе, будто кто ходит за ним. А то Настасья за ним приглядывает, больше-то некому… — степенно проговорил высокий, в теле, мужчина.

— Подождите… Баб Мань, Петрович, можете сказать толком, живет в том доме кто? Есть у него хозяева? — тревожно пробегая глазами по враз помрачневшим лицам, спросил Илия.

Старики снова сумрачно переглянулись, мелко, крадучись крестясь, Петрович, покашливая, вновь скрутил цигарку и начал нервно набивать ее самосадом. Прикурив, он покряхтел, вновь прокашлялся, и, взглянув на ждущего ответа священника, нехотя ответил: