Пропавший - Мэри Торджуссен (2017)

Задняя часть дома представляла собой единое пространство со стойкой и «островком» из мрамора в виде низкого стола, разделявшими кухню и столовую. Оттуда французские окна выходили в патио, а подоконники двух обычных окон были достаточно широкими, чтобы мы смогли расставить на них растения в горшках и фотографии в рамках. Разумеется, все снимки Мэтта исчезли. Остались только мои фото с Кэти, на которых мы обнимаемся во время многочисленных вечеринок, и еще одна – особенно мной любимая. На ней мы в шапочках Санта-Клауса держимся за руки, и нам обеим по пять лет. Папу и маму я сняла сама во время празднования годовщины их свадьбы, и есть другой снимок родителей с церемонии получения мной диплома, где на их лицах читается не только гордость за дочь, но и облегчение. Групповые фотографии университетских подруг и друзей. Раскрасневшиеся лица и сияющие глаза, поскольку снимались мы в основном в барах и клубах. Они остались нетронутыми. А вот я финиширую после участия в своем первом полумарафоне, пересекая черту, взявшись за руки с Дженни и с Фрэн. Но все изображения, на которых присутствовал Мэтт, кажется, растворились в воздухе, и было даже невозможно определить, где именно они стояли прежде.

Я села у стойки, обхватив голову руками, и осмотрелась по сторонам. Квадратная стеклянная ваза с фиолетовыми тюльпанами находилась на обеденном столе, куда я ее и поставила несколько дней назад. Я зашла в «Теско» за молоком и увидела цветы при входе. Их плотные, еще не раскрывшиеся бутоны напоминали о приближении лета. В комнате было уютно и чисто, как всегда, но она приобрела несколько поблекший вид, напоминая зал ночного клуба при дневном освещении.

На полках буфета рядом с дверью стало меньше бокалов. Мэтт привез с собой набор для вина из массивного хрусталя, который получил в подарок от бабушки. Мне он никогда не нравился. Я считала его старомодным, хотя сомневалась, что он выглядел красиво, даже когда подобная посуда была в моде, а потому его пропажа сейчас не воспринималась как утрата чего-то ценного и дорогого сердцу. Мои стаканы работы дизайнера Веры Вонг никуда не делись и, выстроившись в ряд, были готовы к празднику. К празднику в комнате, ставшей вдруг почти пустой.

У меня заурчало в животе, и я подошла к холодильнику, заранее зная, что не смогу заставить себя ничего съесть. Содержимое холодильника выглядело таким же, как и в шесть часов утра, когда я уезжала в Оксфорд. Прошлым вечером доставили заказ из супермаркета, где было все необходимое для предстоявшего уик-энда. Продукты остались на месте, но теперь их было в два раза больше, чем могло потребоваться мне одной. Я сделала заказ по телефону с работы, а Мэтт вместе со мной распаковал сумки, ни словом не обмолвившись о том, что больше не прикоснется к этой еде. Я захлопнула дверь холодильника и встала к нему спиной, тяжело дыша и закрыв глаза. Когда дыхание выровнялось, я открыла глаза и заметила пустоты на привинченной поверх плиты магнитной полосе, к которой Мэтт крепил ножи фирмы «Сабатье». Под ней раньше была установлена кофеварка.

Собрав волю в кулак, я открыла дверцы кухонных шкафов. Пакеты с его излюбленным сортом кофе в зернах пропали вместе с жерновой кофемолкой. Я склонилась чуть ниже и ощутила застоявшийся кофейный аромат. Интересно, долго ли он продержится? Запах – то единственное, что Мэтт не смог забрать с собой. И все же мое сердце вновь забилось учащенно, когда я открыла нижние створки буфета и увидела пустоту там, где обычно стояла его электрическая соковыжималка. В другом отделении бросилось в глаза отсутствие кружек, огромных и уродливых, с нелепыми рисунками. Мэтт купил их еще во время учебы в университете, пока жил в общежитии, потом использовал в своей лондонской квартире, а поудобнее в доме – в моем доме, – и я сейчас жалела, что они не остались здесь, чтобы я могла разбить их вдребезги.