Я жду Александра у стелы Виктора Гюго, прямо надо мной развалины церкви Сен-Николя – разбросанные вокруг креста камни из песчаника. Александр опаздывает. Я успеваю во всех деталях рассмотреть бронзовый горельеф, на котором Виктор Гюго предстает в окружении десятка своих героев, – тут и Эсмеральда, и Квазимодо, и Козетта с Гаврошем… Час назад я отвела Анаис к бабушке с дедушкой. Я всю ночь не сомкнула глаз. Мне кажется, что события обрушиваются на меня, как валы на скалу, и я с каждой волной все больше покрываюсь трещинами.

Александр появляется из ниоткуда, совершенно запыхавшийся.

– Ну что, Ариана? Я бежал всю дорогу, даже отменил выход в море с друзьями в Антифере. Говорите скорее, что вы нашли?

Я медлю, вспоминая ночной телефонный звонок.

Идиотка! Не вздумайте ничего говорить. Никому не доверяйте!

Плевать! Я протягиваю Александру письмо Меленга. Он смотрит удивленно, берет его, утыкается в рукописные строчки, проглатывает единым духом, щуря глаза и приговаривая: «Боже мой, боже мой». Читает письмо снова и снова.

– Александр!

Меня больше нет.

– Александр?

Я срываюсь на крик.

Злость, усталость, страх.

Он наконец поднимает на меня глаза:

– Идемте!

Александр тащит меня за руку, я не сопротивляюсь. Мы почти бегом пересекаем деревню. Морская улица, площадь Шотландцев, квадратная башня церкви Сен-Мартен, ткацкая фабрика. Я узнаю фолиант из кованого железа.

Библиотека Вёля.

– Идите за мной, – выдыхает Александр.

Хлопает дверь низкого строения.

– Привет, Мадо! – бросает мой провожатый библиотекарше.

Женщина сидит за столом – похоже, за неделю не сдвинулась ни на миллиметр. Ни один волосок не выбился из прически. Когда мы подходим к полкам, посвященным местной истории, я поворачиваюсь к Александру:

– Что за цирк?

– Вы мне все равно не поверите, так что я лучше сразу предъявлю вам доказательства. Присядьте.

Я падаю на стул, пытаюсь отдышаться. Александр, привстав на цыпочки, достает толстый том в картонном переплете и кладет его передо мной на стол. Я едва успеваю прочесть название: «Иллюстрированная энциклопедия французского романтического театра в XIX веке».

– Послушайте меня, Ариана. Мы знаем, что Анаис Обер бежала из Парижа в 1826 году. По какой, черт возьми, причине? Несчастная любовь? Провал в театре? Вы наверняка пошарили в интернете, не так ли? И ничего не нашли, ровным счетом ничего! А я потратил годы, искал в архивах, в редких изданиях, в памяти старых историков. Ваша находка подтверждает все мои выводы. Самую безумную из моих гипотез.

Александр подозрительно косится на чучело библиотекарши и понижает голос, напуганный собственной эйфорией.

– В письме, которое вы нашли, Меленг упоминает какую-то Эми Робсарт.

– Да, речь идет о пьесе, написанной шурином Гюго, Полем Фуше.

У Александра вырывается презрительный смешок.

– Ничего подобного! Никогда не довольствуйтесь сведениями из интернета. На самом деле Виктор Гюго в девятнадцать лет создал три акта пьесы «Эми Робсарт» в соавторстве с неким Суме, который должен был дописать еще два. Этот самый Суме нашел материал, предложенный никому не известным Гюго, скверным: юный автор, по его мнению, недопустимым образом смешал трагедию с комедией. Было это в 1822 году, и текст остался лежать в ящике стола. Через шесть лет шурин Гюго Поль Фуше попросил родственника «отдать» ему раннюю пьесу, которую писатель собирался сжечь. Тот согласился. И напрасно! Первое и единственное представление обернулось колоссальным фиаско для Поля Фуше… а рикошетом досталось и Виктору Гюго. Только в 1889 году, через четыре года после смерти Гюго, пьеса снова увидела свет рампы… Думаю, вы догадываетесь, что на этот раз все критики превозносили ее как подлинный шедевр!