— Она запустила весь процесс, как мне кажется.

На берегу реки лежит небольшая лодка. Это маленькое деревянное суденышко, нарядно украшенное — Сигню была бы, наверное, против… Зам по безопасности ЮДК Лем стоит рядом с ним. На Леме корпоративная униформа, и он мрачен и подавлен.

Мулагеш подходит и видит, что лодка пуста, только на дне лежит немного веток для розжига. Этого она не ожидала. Лем виновато смотрит на нее:

— Мы подумали, что надо выложить лодку ее старыми чертежами. Теми, что она не воспользовалась. Но потом решили — она бы этого не одобрила. Она бы хотела, чтобы мы пустили их в дело.

— У нее не было времени на мирские развлечения, — говорит Мулагеш. — И я сомневаюсь, что все это приносило ей удовольствие. Что ж… что теперь?

— Теперь мы положим ее в лодку, — тихо отвечает Лем. Он поднимает высокий прозрачный кувшин с желто-оранжевым маслом. Рядом стоит свечка в маленьком стеклянном стакане. — Мы поставим масло на нос. Затем спустим лодку на воду, зажжем свечу, и кто-то перережет веревку. И когда лодка выйдет в море, все вспыхнет. Согласно традиции, нужно выпустить горящую стрелу, но… — он опять виновато взглядывает на нее, — сейчас мало кто умеет стрелять из лука.

— Понятно, — говорит Мулагеш.

Она отступает в сторону, когда Лем и другой работник ЮДК протягивают руки и осторожно вынимают тело из носилок. Они обращаются со своей ношей так деликатно, словно держат охапку лилейных лепестков.

Они бережно укладывают тело в лодку. Лем развязывает узел над шкурами, и те раскрываются — под ними становится видно лицо.

Сигню выглядит так, как Мулагеш и ожидала: с лица ушел всякий цвет, оно искажено и немного опухло. Совсем не та Сигню, которую Турин знала при жизни, — та была полна жажды и восторга. Но Мулагеш много раз видела трупы, так что она не удивлена.

— Прощай, Сигню, — тихо говорит она.

Они с Нуром разворачиваются и медленно идут к волнолому, что протянулся рядом с Солдой. Рабочие торжественно отдают ей честь, на лицах их играют золотистые отблески лампад, которые они держат в руках. Она отдает честь им и поворачивается к реке.

Сколько раз ей уже приходилось делать это? Сколько раз ей уже приходилось хоронить чьих-то детей?

Она смотрит на реку. Лем опускается на колени, зажигает свечу, что-то шепчет и перерезает веревку. Лодочка слабо покачивается и медленно плывет вниз по реке, набирая скорость, когда ее подхватывает слабое течение. Мимо Мулагеш она проходит уже довольно быстро, но она успевает разглядеть бледное лицо Сигню.

Она подождет. Пусть Сигню увидит как можно больше, пусть посмотрит на свою стройку. А потом она, Мулагеш, сделает то, что должна.

Лодочка проплывает мимо волнолома, затем дрейфует под кранами, склонившимися над темной водой. Мулагеш смотрит на горизонт. Далеко-далеко, в полумиле от маяка, она различает крохотный парус. Или ей так кажется…

Он там. И он все видит…

Она опускается на колени, кладет винташ на волнолом — левая рука ее все еще не оправилась после поединка с Панду — и берет на мушку лодочку с блестящим стеклянным стаканом на носу.

Винташ подпрыгивает у нее в руках. Вспыхивает искра — и лодку мгновенно охватывает пламя. Через несколько секунд она уже ярко горит чистым желтым огнем. И уплывает в море.

Пламя все удаляется, и тут слышится странный звук. Он похож на шум прибоя или даже рев — сначала тихий, потом он крепнет и становится все громче и громче по мере того, как лодка уходит дальше в море. И тут Мулагеш понимает: это дрейлинги, они кричат, кричат с маяка, кричат с волнолома, и вот уже вокруг нее все кричат — и клич этот все длится и длится.

В этом крике нет горя, боли, печали — это скорее победный клич, клич прощания, возглас любви, любви, которая не перестает, которой неведомы препятствия и запреты.

Когда все заканчивается, они с Нуром шагают обратно в крепость.