Плохая шутка - Иван Миронов, Александр Варго (2019)

– Почему, Всевышний? Ведь я привел себе замену. Ты забыл условия пари? В конце концов, я сделаю из него Жнеца, как и обещал. Сопляк готов. И если Ты не будешь вмешиваться, я доведу начатое до конца.

– Твоя самоуверенность опять сослужила тебе плохую службу, Каин. Ты проиграл, даже не узнав об этом. Ты слеп, как крот, даже с широко распахнутыми глазами.

– Я не понимаю, Всевышний.

Денис почувствовал, что первоначальный гнев, звучавший в голосе, был наигранным – для того, чтобы приструнить зазнавшегося собеседника, и теперь он звучал мягко, сочувствующе, но в то же время непоколебимо, как скала.

– Шоры на глазах мешают тебе понять. Этот мальчишка сделал то, до чего ты не можешь дойти уже многие тысячелетия.

– Он такой же убийца, как и я. Ведь мы так и договаривались, – проговорил Каин, сдерживая свои страх и гнев. Творец был терпелив, но, когда терпение кончалось, никто не желал быть тем самым, кто вывел Его из себя.

Денис завороженно следил из своего убежища за Каином. С лицом Анку происходило нечто невообразимое. Метаморфозы происходили с бешеной скоростью: вот бледное, но вполне человеческое лицо, а вот оголенный, местами покрытый тонкими полосками кожи череп, вот лицо, а вот череп, лицо, череп, лицо, череп. Это походило на слегка замедленный бег пленки в кинокамере, когда глазом видно двигающиеся вверх рамки кадров.

– Нет, – произнес рот Дениса. – Не такой же. Он – раскаявшийся убийца. Он нашел в себе силы найти путь ко мне. И тебе этот шанс давался не единожды, но, спрятавшись за жалостью к себе, ты не видел очевидного. Предпочитал лгать и мне и себе. Ты начал со лжи и никогда не расставался с ложью.

Лицо Каина скривилось. Это было заметно, даже когда оно становилось черепом. Словно злость этого существа впиталась в кости.

– А в чем я должен был раскаяться? В том, что Ты призрел жертвоприношение моего братца? В том, что Ты – мясоед?

Денис задержал дыхание, ожидая от собеседника Анку («Бог, это Бог! Во мне Бог») жесткой ответной реакции на подобный выпад, но голос Всевышнего ни на секунду не зашел за границы мягкого и непоколебимого спокойствия:

– Нет, тебе надлежало раскаяться в своей ненависти и себялюбии. И тогда было бы совершенно не важно, какую жертву ты бы мне преподнес. Около меня найдется место всем, кто выбрался из болота самовлюбленности к свету любви к ближнему.

Каин, внезапно лишившись сил, как будто уменьшился в размерах. Он, как и несколько секунд назад, смотрел сверху вниз в глаза того, кто сейчас находился в Денисе, но теперь жуткое изнеможение отразилась в каждой его черточке. Лицо, вновь возникшее на месте черепа, осунулось, щеки – ввалились, глаза спрятались в глазницах. Руки беспомощно повисли вдоль тела. Вся ярость, ненависть ушли, осталась только нечеловеческая усталость. Денис на несколько секунд проникся жалостью к этому существу – то ли человеку, то ли нет. Он видел теперь перед собой настоящего Каина – несчастного, обреченного на тысячелетия одиночества, к которому так и не привык, имеющего в своей бесконечной жизни лишь одно удовлетворение – иллюзию управления человеческими жизнями.

Денис понял (он не мог объяснить, откуда приходило знание, оно просто рождалось в нем), что Каин был лишь исполнителем воли того, кого он называл Всевышним. Все слова Анку по поводу справедливости были очередной ложью. Ложь заключалась не в том, что отнимание жизни было справедливым – тут Анку говорил правду, а в том, что эта самая справедливость зависела от Анку. Тот лишь исполнял волю Всевышнего, как Денис, в свою очередь, исполнял волю Смерти. И все угрозы Анкудинова теперь казались всего лишь пустым словоблудием. Анку ничего не мог сделать Лане просто потому, что не имел на это полномочий.

«Дешевые понты, не более того», – удовлетворенно подумал он.

Каин открыл рот, затем закрыл его, вновь распахнул. Он силился что-то сказать, но пока не мог. Слова рождались тяжело. Наконец тихо и беспомощно он произнес: