Красотка - Павел Астахов, Татьяна Устинова (2019)

– Все, я побежала, мне людей судить нужно, поди, заждался народ приговоров-то, – заторопилась Машка. – А ты держи спину ровно и не дергайся, чтобы булавки не выскочили. Потом расскажешь, как все прошло.

Появившаяся вскоре после подруги-спасительницы секретарь Верочка, оглядев меня со смесью одобрения и сочувствия, кивнула: «Прекрасно!» – и повела нас на лобное место.

В холле у партизанской щелочки с ограниченным видом на высокое парадное крыльцо выжидательно топтался Плевакин.

Он тоже прихорошился: перевязал галстук, начесал скальп и еще залакировал его, надежно спрятав плешь.

– Готова, Елена Прекрасная? – оглянувшись на меня, расцветкой и кротостью схожую с сизой голубицей, спросил Анатолий Эммануилович. – Ну, с богом!

И он самолично распахнул перед нами массивную резную дверь.

Что вам сказать?

Я время от времени пишу статьи для «Вестника РГГУ» и на этом основании считаю, что если и не дружу, то хотя бы приятельствую с журналистикой. Но моя лига – это тихие кабинетные писаки, перелопачивающие горы материала, чтобы с полной ответственностью выдать один абзац текста.

Репортеры, которые строчат пространные сенсационные статьи на коленке, это какой-то другой вид разумной жизни. Деловитые, целеустремленные и назойливые, в массе своей они похожи на насекомых, многие из которых ядовиты. И при этом показывают прекрасный образец самоорганизующейся системы. К примеру, на этом пресс-подходе не было никакого распорядителя, однако к моменту нашего с Плевакиным появления толпа репортеров уже встала в боевое построение.

Представители СМИ охватили крыльцо плотной квадратной скобкой, пропустив вперед операторов с видеокамерами. Те стояли за суставчатыми штативами с аппаратурой, как за пулеметами, а у их ног, опустившись ниже объективов, сидели на корточках фотографы. Девочки-журналистки с прекрасными и грозными лицами валькирий подняли, как мечи, микрофоны, и подобием потрепанных флагов зашелестели на ветру мохнатые насадки, защищающие чувствительную звукозаписывающую аппаратуру.

Одна такая серая меховая муфта, похожая на крайне крупную и очень дохлую крысу, выехала на длинной штанге к самому лицу Плевакина. Я спряталась за его спину, но Анатолий Эммануилович сделал шаг в сторону, отодвинувшись от крысы и открыв меня. Крыса поплыла за ним, я сделала над собой усилие и осталась на месте.

Верочка закрыла за нами дверь, и глухой стук, с которым створка встретилась с косяком, прозвучал как сигнал стартового пистолета.

До сих пор я сталкивалась с сокрушительным и агрессивным журналистским любопытством только в зале суда, где была облечена властью и могла призвать публику к порядку. Теперь, на высоком крыльце, как на эшафоте, вознесенная над толпой, я ощущала себя приговоренной к экзекуции.

Успокаивало лишь то, что присутствующий тут же Плевакин не выступал в роли палача, а был моим товарищем по несчастью. Причем старшим товарищем – и по возрасту, и по должности. Так что и отдуваться пришлось ему, а не мне, слава богу.

У меня бы так хорошо не получилось.

Учиться мне еще и учиться!

Многоопытный Анатолий Эммануилович был конкретен и краток.