Лента Мёбиуса - Франк Тилье (2018)

– Конечно не знаю. Да и откуда мне знать? Может быть, вы явились сюда, потому что в чем-то меня подозреваете?

Вик и сам в точности не знал, зачем оказался в этом доме, но чувствовал, что напал на след. Имя Сирьеля в записной книжке Кисмета, а теперь еще и эти картины… Все находилось в прямой связи с ходом расследования. К тому же лицо Сирьеля было поражено какой-то болезнью кожи… и он явно чего-то опасался… Вероятно, он против воли оказался замешан в эту историю.

– Мы имеем дело с преступником, который оставляет на месте преступления сильный запах. Возможно, он страдает тяжелым физическим недугом, вероятно врожденным.

Сирьель закрыл глаза и протяжно вздохнул:

– Еще одна причина, чтобы меня подозревать… Пожалуйста, сообщите еще что-нибудь на эту тему.

– Зачем?

– Может быть, я смогу вам помочь? Как вы могли заметить, с врожденными недугами я знаком.

Вик колебался. Следует ли все выложить и раскрыть свои позиции или все же ничего не раскрывать? Но тогда есть риск, что Сирьель закроется, как устрица в раковине. В конце концов он выбрал первый вариант и решил быть искренним:

– Наш убийца обездвиживает жертвы и вкалывает им морфин, перед тем как мучить. Он разогревает тела, чтобы судебные медики не могли точно определить время смерти. Но это ему не помогло. Мы оказались хитрее его и сильно продвинулись вперед.

Сирьель смотрел на него тяжелым взглядом. Даже в такой близости от огня у него не выступило ни одной капли пота. Полицейский продолжал излагать факты:

– На настоящий момент у нас две жертвы, убитые с особой жестокостью. В обоих случаях удалены все наиболее чувствительные органы осязания, поскольку он, видимо, не выносит, когда к нему прикасаются. Наверняка это связано с перенесенной травмой. А ему, наоборот, нравится гладить своих жертв, и для этого он специально снимает латексные перчатки.

– Он их насилует?

– Нет. У одной из жертв был вскрыт живот, в тело воткнуты иглы, а лицо так же искажено, как у кричащих женщин на картине Рени. Вокруг нее были разложены восемнадцать кукол, причем одна из них изуродована. К другой жертве он прикрепил грузы, прикрепив их к нижней челюсти, как поступали при лечении лицевых травм в Первую мировую войну. И в каждом случае убийца оставлял на стене написанную мелом заметку.

Сирьель буквально впитывал каждое слово собеседника:

– Какую заметку?

– Меру их страдания.

– Страдания… Это еще вопрос…

– Почему?

– А знаете, что именно объединяет картины в моей галерее?

– Конечно же страдание?

– Крик. Крик Марии, когда у Нее вырывают из рук Христа. Крики матерей, у которых отнимают детей. Крики солдат, агонизирующих на поле боя. Крик – единственное средство передать страдание в сцене, лишенной движения, это вам любой художник скажет. Крик берет на себя выражение и зрительных, и тактильных, и звуковых ощущений. Он позволяет измерить степень боли. Он возвращает человека в первобытное состояние – состояние зверя, у которого нет другого способа себя защитить, кроме как очень громко зарычать или завизжать. И тогда появится надежда, что хищник его выпустит и ему удастся выжить. Заставить кого-то кричать означает показать, что ты сильнее и что он в твоей власти.

Сирьель посмотрел Вику прямо в глаза, но на лице его не отразилось никаких эмоций.

– Мне кажется, вас и самого вдохновляет то, что я вам рассказал, – заметил лейтенант. – Поговорим теперь немного о вас, если не возражаете.

– О, моя жизнь не особенно увлекательна, знаете ли.

– Могу я узнать, по какой причине вы финансируете музей Дюпюитрена?

Сирьель рассматривал свою пилюлю на свет:

– Витамин D. Знаете, чем он полезен?

– Точно не знаю и не думаю, что…