ПереКРЕСТок одиночества - Руслан Михайлов (2019)

Клеенчатый плащ – очень приметная одежда. Это первое что бросается в глаза – тем более что по словам старика раньше он встречался с моим предшественником. Но этого мало. Я отчетливо видел – старик с самого начала ожидал увидеть кого-то другого. Того, с кем еще ни разу не встречался. Он ожидал увидеть новенького. И ожидал получить подарок.

Если выжать суть – он знал, что к нему «причалила» келья старого знакомца еще до того, как открылось окно и он знал, что увидит за стеклом зеленого новичка. И был уже готов предстать пред ним во всем великолепии и сходу потребовать подарок пощедрее и из «новья».

Вот зацепка!

Я снова вспомнил облик старика.

Он приоделся заранее. Ключевое слово – заранее. Прямо значительно заранее.

Помимо одежды – пригладил волосы. Возможно, побрился – пластырь на щеке.

Учитывая мучающую его боль в спине, трость и почтительный возраст, он вряд ли способен бегать. И потому, услышав гонг, он никак не мог успеть переодеться, побриться, причесаться, прибыть к окну и дернуть рычаг за столь маленький промежуток времени. Да даже я бы не успел! Побриться – так уж точно! Остальное – может быть. Если очень сильно постараться. Но не когда мне восемьдесят лет.

Сколько времени нужно человеку с жуткими болями в спине и в глубоких годах, чтобы привести себя в порядок и переодеться? Ну… если все лежит наготове, если дело привычное, то можно уложиться в десять минут. Не меньше.

И какой отсюда вывод? А такой, что старик стопроцентно знал о скором причаливании соседа. И неспешно приготовился. Дошаркал до окна. Дернул первым за рычаг. И встал в эффектную позу.

Как он мог знать о моем скором «визите»?

Повернувшись, я глянул в голову креста. На рычаг и мощную стальную плиту с нарисованным на ней глазом. Ладно… ладно…

Что еще по старику?

Бывший тяжелоатлет. Принимал участия в соревнованиях. Получал медали и грамоты. В молодости наверняка здоровенным быком был. Сорвал спину. Теперь мучается. Не может получить квалифицированной медицинской помощи. Не может получить сильнодействующих обезболивающих. Его жизнь ад наполненный постоянной болью с редкими блаженными затишьями. Он фанат футбольного клуба Спартак. Он выходец из СССР. Он пробыл в одиночном заключении тридцать восемь лет.

Тридцать восемь лет…

Старик был уверен.

И еще он добавил странные слова: «Еще два годика еще продержаться – и все!».

Тридцать восемь плюс два – равно сорока.

Сорок лет. Круглая цифра.

Надо вспомнить лицо старика, когда он говорил «еще два годика продержаться – и все!»… вспомнить… что было у него на лице и в глазах в тот момент? Печаль? Нет. Страх? Нет. Радость… да. Вот что за чувство он испытывал, проговаривая «еще два годика…».

Любой заключенный, говоря «еще два годика», будет испытывать при этом радость только в одном случае – если уже через два года он выйдет на свободу. В пользу этой версии говорило и слово «продержаться».

Сорок лет? Вот тот срок, на который обрекли всех нас?

Если так, то я ощущаю не радость, а ужас.

Сорок лет!

Это практически мой текущий возраст. Плюс еще сорок – вот и восемьдесят.

Сколько людей смогут дожить до рубежа в восемьдесят лет?

И при этом сохранить мобильность, силу рук и трезвость разума?

Сколько? Сколько человек из ста?

И ведь это не в комфортных домашних условиях и наличии больницы под боком. Нет. Тут одиночная камера и всем на тебя плевать. Хочешь жить – помогай себе сам. Умрешь – значит умрешь, твое место займет другой. Любая травма может привести к смерти. Любая пустячная болезнь может убить.

Будет слишком оптимистично заявить, что десять человек из ста выдержат сорок лет заключения. Я бы сказал – двое-трое. Максимум. Остальные не дотянут.

И?