Запах соли, крики птиц - Камилла Лэкберг (2011)

— Наверняка это папин хлам, по крайней мере, в основном. Впрочем… мы могли бы взглянуть. На всякий случай. — Она села, а в ее голосе явно слышались заинтересованные нотки.

— Сейчас? — удивился Патрик, которому совершенно не хотелось покидать тепло дивана ради того, чтобы лезть на холодный и пыльный чердак, к тому же полный паутины. Если Патрик что и ненавидел, так это пауков.

— Да, сейчас. Почему бы и нет? — ответила Эрика, уже направляясь на второй этаж.

— Да, почему бы и нет? — вздохнул Патрик и нехотя встал. Он знал, что, если Эрике пришла в голову идея, сопротивляться бесполезно.

Когда они поднялись на чердак, Эрика на секунду пожалела о своей затее. Судя по виду, тут явно находился исключительно хлам. Но раз уж они все равно сюда залезли, можно и поосмотреться. Она пригнулась, чтобы не ударяться о балки, и принялась потихоньку перемещать разные предметы, иногда приоткрывая крышки коробок и с отвращением обтирая руки о штаны. На чердаке действительно оказалось очень пыльно. Патрик тоже занялся поисками. Он просто высказал необдуманную мысль и теперь сам сомневался в том, что это может что-нибудь дать. Эрика наверняка была права. Она же знает свою мать лучше. Если она сказала, что Эльса ничего не сохраняла, то…

Внезапно его взгляд упал на вещь, которая его заинтересовала. Вдоль короткой стены стоял старый сундук, задвинутый под самый скат крыши.

— Эрика, поди сюда.

— Ты что-нибудь нашел? — с любопытством спросила та и, пригибаясь, подошла к нему.

— Не знаю, но этот сундук кажется многообещающим.

— Вероятно, папин, — задумчиво произнесла она, но что-то подсказывало ей, что сундук принадлежал не Туре.

Он был деревянным, выкрашенным зеленой краской, и его украшала лишь поблекшая цветочная гирлянда. Замок заржавел, но оказался не заперт, и Эрика осторожно приподняла крышку. С самого верха лежали два детских рисунка. Подняв их, она обнаружила с обратной стороны какую-то надпись. «Эрика, 3 декабря 1974 года», прочла она на одном, и «Анна, 8 июня 1980 года» — на другом. Эрика с изумлением заметила, что почерк принадлежал матери. Чуть ниже в сундуке оказались целая пачка рисунков и поделки, которые они с Анной изготовляли на уроках труда, вперемешку с рождественскими украшениями и вещицами, сделанными дома. Все те предметы, которые, как ей всегда казалось, мать совершенно не волновали.

— Смотри, — сказала Эрика, будучи по-прежнему не в силах осмыслить увиденное. — Посмотри-ка, что мама сохранила.

Она стала осторожно вынимать вещь за вещью, словно возвращаясь в детство, свое и Анны. Эрика почувствовала, как у нее выступают слезы, и Патрик погладил ее по спине.

— Но почему? Мы думали, что она не… Почему?

Она вытерла слезы рукавом и продолжила копаться в сундуке. Примерно на половине детские вещи закончились и стали появляться более старые предметы. По-прежнему не веря своим глазам, Эрика достала пачку черно-белых фотографий и, затаив дыхание, принялась их перебирать.

— Ты знаешь, кто это? — спросил Патрик.

— Представления не имею. — Эрика помотала головой. — Но можешь не сомневаться, узнаю!

Она стала с еще большим интересом рыться дальше, но замерла, когда под руку попало что-то мягкое с чем-то твердым и острым внутри. Она осторожно подняла то, на что наткнулась, и попыталась рассмотреть. У нее в руках оказался кусок грязной ткани, бывшей когда-то белой, но пожелтевшей и усыпанной гадкими бурыми ржавыми пятнами. В него было что-то завернуто. Эрика аккуратно раскрыла сверток и ахнула, увидев, что в нем. Внутри лежала медаль, происхождение которой не оставляло сомнений. Не узнать свастику было невозможно. Онемевшая Эрика показала медаль Патрику, и тот выпучил глаза. Потом опустил взгляд на ткань, которую Эрика бросила на колени.

— Эрика?

— Да? — отозвалась она, не отрывая взгляда от медали, зажатой между большим и указательным пальцами.

— Тебе стоит взглянуть на это.