Оранжевое вино - Наталья Андреева (2020)

В кармане у нее был обратный билет на пятичасовой автобус.

– Не брезгуй, помяни. – И Позднякова достала из буфета две рюмки.

Инна послушно выпила водку.

– Скажите, почему Тамара с вами не общалась? За что она вас так… не любила. – Инна хотела сказать «ненавидела», потому что надо иметь вескую причину, чтобы «похоронить» родную мать. Ведь Тамара говорила всем, что ее родители умерли.

– А ты посмотри на меня, – усмехнулась Валентина Михайловна. – Вот за то и стыдилась. Что здесь ее родила, не в Москве. Что на рынке торгую. Высшего образования не имею. Медсестрой я всю жизнь проработала. В больнице местной. Простой медсестрой. А хоромы мои сама видишь, – она кивнула на горку с советским хрусталем, ковер, купленный наверняка еще по открытке, во времена дефицита, когда на них записывались в очередь. На старые окна с облупившимися рамами. – Нравятся тебе мои апарта´менты? Вот и Томке не нравились. Не простила она мне…

– Чего? – Инна слегка захмелела.

– Того же, чего и всем. Характер у нее был – врагу не пожелаешь. Злопамятная больно. Красивая ведь девка и устроилась хорошо. Но обиды никому не прощала. Случай был: позвала ее подружка на свадьбу. Та, с которой они вместе учились. Кажись, за одной партой даже сидели. Девке наконец повезло. Первый раз замуж вышла – уголовник оказался. Ребенок вырос безотцовщиной. И вот нашелся для нее хороший мужик, почти не пьющий, работящий. Все в один голос: «Счастья тебе, Елена, заслужила». Настрадалась девка. Так что ты думаешь? Томка того мужика увела. Как я потом поняла, для того и на свадьбу к подружке приехала. Как же! Столичная штучка, актриса! Мужики ведь, понятно, каким местом думают. Я ее спрашиваю: «Да зачем ты это сделала-то? Свадьбу Ленкину расстроила? Он ведь не нужен тебе, ухажеров, поди, и в Москве хватает». А она мне: «Ленка сказала Павлику Краснову, что я гулящая. И он меня бросил». Господи боже, да когда это было?! Того Павлика уж и не помнит никто, в пьяной драке его зарезали. Так я ей и сказала. А она мне: «Не имеет значения». Так и со мной было. – Позднякова потянулась к рюмке.

– А что с вами? – Инна накрыла свою рюмку рукой: – Мне хватит.

– Ну, как знаешь. Насильно не волью. – Валентина Михайловна выпила водку. – Полотенцем я ее как-то по щекам отхлестала. И ведь за дело. Ленка-то не больно приврала, когда Павлику про Томку говорила. Не гулящая она, конечно, была, но и не целка в старших-то классах. – Позднякова постепенно пьянела. – Вот я дочку слегка и поучила, чтобы по рукам не пошла. Так она мне каждый раз, как приезжала: «Ты меня била». Вот характер! Хорошего не помнила. Как выучила я ее, как деньги в Москву посылала. Она ведь только с пятого раза в училище свое театральное поступила. Не помнила… А что я по щекам ее отхлестала, помнила всегда. Похоже, что из всего своего детства только это и запомнила.

– Да, есть такие люди, – согласилась Инна.

– Думаешь? А я вот не уверена. Вторую такую еще сыскать надо. Подлый характер. Хоть и дочь она мне, а все равно сука. Как уехала за границу – не то что денег, ни весточки. Хоть бы в день рождения позвонила, поздравила мать.

– У нее были причины, чтобы прятаться, – осторожно сказала Инна. – Может, она и не очень перед вами виновата.

– Ведь я ей мать. Не чужой человек. За что она так со мной? – И захмелевшая Валентина Михайловна заплакала, шаря руками по столу в поисках какой-нибудь тряпки.

Салфеток на столе не было, и Инна торопливо подсунула Поздняковой полотенце для рук.

– Спасибо, дочка, – всхлипнула та. – И за деньги спасибо. Не Томка ведь мне те деньги прислала, знаю. Сколь бы ни было у нее их, ни разу не делилась. Нет, вру. Пылесос на день рождения как-то подарила. Да на памятник отцу дала. А за могилкой-то приглядывать надо. Старая я уже, болезни замучили. Оградку бы покрасить, да сторожу заплатить. – И Валентина Михайловна заревела.