Ди-джей - Васильев Иван Сергеевич

Максим увёл "в ноль" с микрофона "удивительно чистый дискант" поэта. А потом вообще, от греха подальше, (Лучше перестраховаться) вытащил штекер из гнезда и положил его рядом с усилителем.

А тем временем место Лобертино Лоретти Лукашкина в колонках аппаратуры занял Валерий Шотаевич Меладзе…[59]

Ямайка, Ямайка,

Небо голубое,

Не насмотрится на море голубое

Счастье и беда твоя —

Тропическое солнце над тобою…

— Я-я-мя-у-ай-ка-а, — непонятно для кого выводил в микрофон, абсолютно некем не услышанный "Посол итальянской песни в СССР".

— Лу-каш-кин! Лу-каш-кин! — восторженно шумели и хлопали зрители, подбадривая выступление новоявленного певца. Лица светились, глаза горели восторгом. Успех был просто грандиозный. Многие начали подпевать.

— О-у-х, — тревожно выдыхал Котов, с трудом поддерживая стихо-певца, едва стоявшего на ногах.

— Ещё! Ещё! Ещё! — публика кипела подобно бульону в огромном котле.

— Еще?

— Как скажите! — Максим виртуозно, словно по клавишам пианино, водил руками, нажимал кнопки, крутил ручки, сдвигал тумблера.

— Джама-а-а-ай-ка-а-а-а-а-а-а-а-а-а-о-у[60], — последовало продолжение по-итальянски.

На весь стадион завопил ещё никому не известный исполнитель "Витас".

Трибуны задрожали.

Всем стало понятно — певец Лукашкин разогрел голос и решил рвануть сразу с "первой" на "пятую" скорость в своём репертуаре.

И естественно, как и подобает вспыхнувшей звезде, начал петь песню заново, с самого начала…

Джама-а-ай-ка Джама-а-ай-ка

Квандо ми сембрва ди

бручаре сотто ил тью бель соле ардентэ.

Сай че ми потево диссетаре

Преса ль аква ди уно фонте…

Пьяный исполнитель итальянских песен вырвался из рук Котова и бросился совершать какие-то немыслимые, не подающиеся логике — дикие движения: Вихлять, словно на шарнирах, всеми частями тела, завывать в микрофон.

Голос "Витаса" оторвался от бренного тела и зажил собственной жизнью. Кудесник в очередной раз попытался взять пять с половиной октав…

— Сента-а бруко-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-у-у-урр…

Поэт задрал голову, подобно Юлию Цезарю, и вытянул вверх руку с микрофоном.

Столбики индикаторов ошалело полезли в красную зону и начали безумно стучаться головой в потолок…

Футбольное поле задрожало под ногами присутствующих гостей.

— Ни-че-во-се-бе!!! — неистовство искрила переполненная чаша стадиона. (Исполнение популярного шлягера в момент принесло Лукашкину славу талантливого певца и стяжателя разбитых женских сердец).

— Ай да Лукашкин! — хором ревели трибуны.

— … Ай да сукин сын!

— … Вот, что значит — настоящий поэт!

— Господи, когда же это закончиться? — Котов "дорывал на себе" последние седые волосы.

12.

Вечер, пожалев измученный жарой и событиями Н-ск, тихо выполз из-за синего леса, отогнал солнце к горизонту и принялся играть разноцветными красками заката.

Облака двигались медленно, наползали друг на друга, переворачивались. Меняли окраску, форму. То становились тоньше, то наполнялись силой.

Сумерки приобрели лиловатый оттенок.

В городском парке, в двух кварталах от стадиона, между зелеными стенами кустарника погружались в тень беседки, струйки воды, стекавшие вниз по раковинам фонтана, падали в замшелый бассейн.

Загустевший в поселке воздух, пах травами и ещё чем-то пронзительно сладким.

Налетавший ветер мягко разносил по округе мелодию ВИА "Самоцветы" с красивым, созвучным томному вечеру названием — "Добрые приметы"…[61]

…Ты видишь, пролетает

Звёздочкой ракета,

А это добрая примета…