Саид. За гранью - Анастасия Шерр (2021)

Эта близость меня уже серьёзно напрягает, и я вынуждена пойти на попятную.

– Проходи в комнату, пожалуйста.

Он отталкивается от стены, уверенным шагом идёт в гостиную, а я тихо выдыхаю. Надо собраться, что-то я совсем расклеилась. Да кто он вообще такой? Обычный мужик с тараканами, коих я наблюдаю каждый день.

«Соберись, Надя. Не показывай ему свой страх», – уговариваю себя по пути в комнату и жалею, что не открыла бутылку вина по пути домой.

ГЛАВА 7

– Ты говорил, что твой отец виноват в гибели мамы. Расскажешь мне об этом? – ставлю перед ним чашку со свежесваренным кофе, себе наливаю ромашкового чаю. Раз уж не суждено сегодня выпить вина…

– Её убили из-за него. А он не смог защитить, – сейчас Саид не особо разговорчив. Что ж, я его понимаю, как никто другой. Иногда воспоминания бывают такими болезненными, будто переживаешь всё заново, раз за разом окунаясь в это пламя, пожирающее твою душу. Это не больно. Это жутко. Так что просыпаешься по ночам и не сразу понимаешь, где находишься. И кричишь в пустоту, но тебя никто не слышит.

– Это случилось при тебе?

Его злит этот вопрос. Кажется, что всё, касающееся его матери, причиняет ему нестерпимую боль. Такие люди, как Хаджиев, обычно скрывают раны, пряча их за гневом. Вот и сейчас он становится серьёзным, в глазах плещется раздражение.

– Да.

Плохо. Это очень плохо. Травмы детства остаются с нами на всю жизнь.

– Если ты не готов, мы можем пока не говорить об этом.

– Все нормально.

– Скажи, ты пытался простить отца? Как-то его оправдать или найти объяснение всему случившемуся? Может, он не был виноват, просто так сложились обстоятельства? Вряд ли он хотел гибели твоей мамы.

Саид фыркает.

– Он не смог её защитить, потому что в тот момент был со своей семьёй. Он оберегал их. Свою жену и сыновей. А мы с мамой жили сами по себе. Она была любовницей, а я был внебрачным ребёнком, не имеющим такой ценности, как его законнорождённые сыновья. После гибели матери он лишил меня её ещё раз, когда привёл в свой дом и заставил всех свидетелей того времени замолчать. Я был вынужден называть мамой ту, которая никогда не была ею. Которая не рожала меня и не воспитывала. Он лишил меня всего: матери, детства, семейных ценностей.

Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Это было… сильно. Пронзительно и остро. В каждом его слове скользила ничем не прикрытая боль. И ярость. Обнажённая, яркая, накопленная годами.

– Саид, а почему ты не считаешь семьёй своих братьев? Они тоже перед тобой провинились?

Он поднимает на меня взгляд, и отчего-то становится не по себе. Зрачки его глаз потемнели, стали почти чёрными. Выражение лица нечитаемое, будто в камень превратился. По спине проходит озноб, и я крепче сжимаю в ладонях чашку. Кажется, если не буду сейчас за что-то держаться, свалюсь с кресла.

Кто он? Кто этот человек, сидящий передо мной? Ведь я совершенно ничего о нём не знаю. И подобное, надо заметить, происходит впервые за всю мою практику. Обычно я узнаю о пациенте если не всё, то хотя бы необходимую информацию ещё до первой встречи.

– Они меня предали. Я не прощаю предательства. Никому. Даже кровным родственникам.

– Предали? Как?

Смачиваю пересохшие губы языком и деревенею, когда замечаю, что он снова осматривает моё тело. Будто ощупывает своим цепким взглядом. Только если пару раз до этого он рассматривал меня с игривой ухмылочкой, то сейчас глядел как-то дико.

И тут впервые задумываюсь: а не погорячилась ли я принять дома незнакомого мужика?

– Ты уверена, что хочешь знать?

– Прости?.. – на время теряюсь.

– Ты спросила, как они меня предали. Уверена, что хочешь знать это?

– Разумеется. Ты можешь доверять мне, – дарю ему располагающую улыбку.

– Они посадили меня на цепь, – произносит он негромко, хрустит пальцами, сжимая их в кулак.

– Эээ… В каком смысле посадили на цепь?