Минус ангел - Георгий Зотов (2008)

Мимо троицы чередой проходили тысячи людей, занимавшие все новые и новые цинковые кровати, либо бесцельно бредущие куда-то в ярко освещенном белым светом пространстве. Старые и молодые, пьяные и трезвые, обгоревшие, полусгнившие – и свеженькие, в румянах и пудре, только что из похоронного бюро. В прекрасно сшитых вечерних платьях, индийских сари, африканских юбках из пальмовых листьев. Отравленные, умершие от сердечной недостаточности, разорванные львами, раздавленные стенами домов, утонувшие, задохнувшиеся, взорванные. Стеклянный от выпитого взгляд Меринова остановился на трех британских солдатах в дымящейся, закопченной форме элитного подразделения SAS: один из них держал в руках собственную голову. Товарищи хлопали его по плечу и озирались – они еще толком не поняли, где, собственно, находятся.

– Впечатляет, согласен, – кивнул банкир Баранов. – Но только вначале. За год уже надоело на это смотреть. Вас-то с дедушкой похоронят скоро, и полетите себе в Ад белыми лебедями. А вот мне еще неведомо сколько пастись.

– А как ментам в Аду, ты не слышал? – задушевно спросил его Меринов.

– Не знаю, – приложился к бутылке банкир. – Но вряд ли весело. Зато все по-русски говорят, скажу тебе точно. Хотя бы языковых проблем не будет.

– Какой же Ад без русского языка… – вздохнул Меринов. – И много ли там вообще слож–но–стей? Впрочем, что спрашивать… и так ясно – не сахар.

– Точно подметил, – радостно усмехнулся Баранов. – Там, в Управлении наказаниями, знаешь, какие спецы сидят? Уууууу… Отправят, скажем, в эпоху Ельцина… и будешь работать за официальную зарплату, но без возможности брать взятки. Люди, говорят, за неделю с ума сходят.

– Немудрено, – поежился Меринов. – Может, мне лучше тут задержаться?

– Это не от тебя зависит, – сообщил банкир, выплескивая остатки водки в стакан Петровича. – Как регистраторша на стойке известит, так сразу и поедешь. Тебе еще повезло, что в коме недолго пробыл – сразу коньки отбросил. Иногда забавно в отделении коматозников бывает: лежит мужик двадцать лет на койке, потом оба! – и исчез в дымке. Значит, очухался, вернулся назад. Обычно такие счастливцы о пребывании здесь ничего не помнят, воспоминания бледные и смутные, как похмельный сон.

– Солдатиков на транзите по идее должно быть много, – оглядываясь, сказал Меринов. – Тех, что еще с войны не похоронены, в болотах лежат.

– Кто в земле, те уже давно на адской электричке уехали, – тоскливо заметил Баранов. – Но вот насчет воды сложнее. Если тебя в воде похоронили, с цветами и оркестром, то считай, дело в шляпе – у моряков именно такие были похороны. А обычные утопленники в транзитном зале слоняются. Конечно, солдат со Второй мировой и верно многовато. Я потом тебя провожу до угла, тут километров пять. Жутко. Шестьдесят лет наши мужики здесь – кашу варят на кострах, песни поют, ночуют в плащ-палатках. Форма на них – полусгнившие гимнастерки да пилотки, тел совсем не осталось – одни черепа и ребра. Все спрашивают, когда их останки найдут да захоронят наконец. А генсека афганского помнишь – товарища Наджиба, как его Горбачев называл? Он по транзитке два месяца гулял со сломанными пальцами, пока его талибы в Кабуле с виселицы не сняли да в яму не зарыли.

Меринову стало не по себе. Он глотнул водки, унимая дрожь.

– У меня впечатление, что этот коридор резиновый, – сказал милиционер. – Столько народу, а транзитка все не кончается: места на всех есть.