Час расплаты - Луиза Пенни (2018)

– Своим спасательным плотиком. А теперь? Вы все еще чувствуете себя одиноким?

– Я говорил о Бребёфе.

– Oui.

Он подождал, давая Желина понять, что готов слушать, если тот еще хочет говорить. Но офицер КККП больше ничего не сказал, он только сжал губы, и Гамаш отвернулся, давая ему хотя бы некоторое подобие приватности.

Он посмотрел в окно на заснеженное поле, сверкающее на солнце, на площадку, где местные детишки играли в дворовый хоккей. Одна из последних игр сезона. Даже на таком расстоянии были видны лужи там, где подтаял лед. Вскоре ледовая площадка исчезнет, покроется травой, и начнется другая игра.

Это окно казалось не столько окном, сколько выходом в другой мир и другое время. В миллионе миль от того места, где они стояли.

– Помнится, я так же играл на озере близ нашего шале в Лаврентийских горах, – произнес Желина тихо, почти шепотом. – Когда я был ребенком.

«Когда я был ребенком», – подумал Гамаш. Теперь это звучало как приговор. «Когда я был ребенком…»

Двое мужчин постояли молча, наблюдая за игрой.

– Они могли бы играть на катке под крышей в академии, – сказал Желина, показывая на спортивную площадку. – Но, вероятно, предпочитают на свежем воздухе.

– А вы бы что предпочли? – спросил Гамаш, и Желина улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Non. Дайте мне площадку под крышей и обжигающе горячий шоколад из автомата после игры, – сказал он. – Божественно.

– Мэр запретил им приходить в академию, – напомнил Гамаш.

Один из игроков решил сделать перерыв, а другой толкнул его в сугроб у площадки. Вверх взлетели снежные хлопья, и потом двое мальчишек снова появились – смеющиеся, румяные, все в снегу.

– Они вернутся, – сказал Желина. – Пусть пройдет какое-то время.

Ребята катались туда-сюда, гоняя шайбу по хоккейной площадке. На всех синие с красным шапочки с подпрыгивающими помпонами и хоккейные свитера «Монреаль Канадиенс». Отличить одну команду от другой было невозможно. Но они как-то различали. Инстинктивно.

Знали, кто на чьей стороне.

Почему же теперь это так трудно сказать?

Глава двадцать девятая

– Прошу прощения, но тут нет миссис Клэртон, – сообщил приятный женский голос в трубке.

– Я сказала «Клэртон», – повторила Изабель Лакост.

– Да. Нет. Именно. Клэртон.

Лакост уставилась на телефон. Она не особо надеялась на этот разговор, понимая, что он, возможно, закончится ничем. Женщина с сильным британским акцентом пыталась понять женщину с сильным квебекским акцентом.

Обе говорили на каком-то невразумительном английском.

Вдвойне раздражало Изабель Лакост то, что Бовуара, который учился своему дурному английскому на улицах восточной части Монреаля, они понимали без труда. И он их понимал. А ее, хотя она по-настоящему учила английский, постоянно не понимали.

Лакост посмотрела на электронное письмо женщины от английского производителя оружия «Макдермот энд Райан».

Женщина, приславшая письмо, подписала его как Элизабет Колдбрук-Клэртон.

– Это «Макдермот энд Райан»? – спросила Лакост.

– Нет, вы попали в «Макдермот энд Райан».

Лакост вздохнула, услышав вполне ожидаемый ответ.

– Ну, я с вами прощаюсь, – сказала жизнерадостная молодая женщина.

– Постойте, – сказала Лакост. – А как насчет Колдбрук? У вас есть Элизабет Колдбрук?

Последовало долгое молчание, и Лакост уже решила, что девица повесила трубку. Наконец на линии раздался голос:

– Нет, но у нас есть Элизабет Колдбрук.

– Да, да, – прокричала Лакост, слыша отчаяние в собственном голосе.

– Одну минуту, пожалуйста.

Через несколько секунд другой голос, более деловой и не такой веселый, произнес:

– Здравствуйте, чем я могу вам помочь?

– Элизабет Колдбрук-Клэртон?

После небольшой заминки женщина ответила:

– Да, Элизабет Колдбрук. С кем я говорю?