Вот, кстати, тоже хороший способ уйти из жизни: быть насмерть испепелённой взглядом ревнивой наины.

Надо взять себе на заметку.

— Интересно, почему именно тебя выбрали в спутницы герцога? — даже не пытаясь скрыть зависть (было бы чему завидовать!), вопрошала Одель, пока Паулина и Винси осаждали своего возможного спутника жизни.

— Мне неинтересно. И я бы с удовольствием поменялась с одной из вас местами. В общении с нэймессами, знаешь ли, приятного мало.

— Ой, да ладно, — усмехнулась Марлен, явно мне не поверив. — Любая другая почла бы за честь участвовать в охоте на чудовищ вместе со своим женихом. Очевидно же, что старшие хальдаги тебя выделяют. Тут гордиться надо и радоваться, а ты ещё недовольной осталась.

Неблагодарная я.

— Всё, счастливо оставаться. — Подхватив юбки, направилась к лестнице, не желая продолжать бестолковый разговор с бестолковыми девицами.

А потом говорят, что у пришлых мозги набекрень. Это они, видно, мало общались с наинами.

Вскоре ко мне заявился Морок. Весь в разгневанных чувствах и полный претензий. Мол, как это мне хватило глупости и безрассудства без его всемилостивейшего дозволения отправиться во дворец и искать там встречи с Вертальдом. Догадался, шельма, почему я оказалась в одной карете с Мэдоком.

— Давай лучше не сегодня, а? — устало проронила я, отмокая в горячей душистой воде.

«А когда, Лиза? Нельзя вести себя так безрассудно, — бушевал вейр. — Я тебе что сказал? Сиди дома. А ты, краса моя с шилом в попе, всё решила сама. Нет, цыпа, так у нас с тобой командной игры не получится».

Морс продолжал изливать на меня своё негодование, а я нырнула с головой в воду, надеясь, что так у него быстрее пройдёт это словесное недержание и он пойдёт терроризировать кого-нибудь другого. Например, Гертруду.

Не прошло. Пока ужинала, дог продолжал капать мне на нервы. В итоге я даже не почувствовала вкуса пищи и осталась абсолютно неудовлетворённой. Очень. Хотела уже выставить этого командира за дверь, но к счастью, он сам, не переставая ворчать, убрался. А я, быстро переодевшись в ночную сорочку, рухнула на постель, закуталась в одеяло и закрыла глаза с твёрдым намереньем уснуть и больше никогда не просыпаться.

Той ночью мне снова снился мой сон. Мой кошмар, который уже, кажется, успел стать неотделимой частью меня. Я снова изнывала не то от голода, не то от жажды, и к этому странному, непонятному и такому сильному чувству примешивалось другое — не менее острое, яростное, заглушающее здравый смысл и все остальные эмоции.

Я хотела близости де Горта.

Его хотела. Настолько, что у меня горело всё тело.

Откровенные образы и желания вытряхнули меня из кровати, толкнули к двери и дальше: по тёмному коридору к лестнице, что вела на третий этаж. К нему, к моему хальдагу.

Уже не раз я поднималась по ней в своих безумных снах, чтобы бесшумной тенью проскользнуть к нему в спальню. Ступая мягко, точно подкрадываясь, приблизиться к кровати, скользнуть жадным взглядом по вырисовывающейся в полумраке груди мужчины, мерно вздымающейся во сне.

Последние отблески догорающего в камине пламени касаются рук, широких плеч Стального. Скользят по его лицу, будто целуя. И мне хочется того же: кошкой забравшись на постель, подобраться к нему поближе, ощутить бурлящую в его жилах силу. Склониться над ним, близко-близко, губами, сладким запретным поцелуем дотрагиваясь до шеи мужчины и ниже… Впрочем, нет, лучше сначала выше, к твёрдым, резко очерченным губам.

Он ведь не почувствует, не узнает.

Всего один поцелуй, всего несколько капель магии, которую я украду вместе с жаром его губ. Украду и уйду. А если сейчас к нему не прикоснусь, точно с ума сойду.

Во сне можно. Во сне не страшно.

Склоняюсь, мучимая желанием, жаждой такого желанного поцелуя…

Мэдок открывает глаза.

А я понимаю…

Понимаю, что на этот раз я не спала.

— Ты… — глухой шёпот прорезает тишину спальни.