Идеал - Сесилия Ахерн (2017)

И вот наконец на его лице проступило то выражение, которое я так давно хотела увидеть – потрясение от того, что ему предъявляют счет люди, облеченные властью, сам закон уличает его, и теперь он знает, что поступил неправильно, что он не господствует над всеми, что пытка, которой он подверг меня и многих других, – зло. Я видела, как в его глазах промелькнули растерянность, сомнение, ненависть к себе, готовность задавать вопросы, просить прощения. Самоуверенность как рукой сняло.

– Нам сообщили, что состояние вашего сына стабильно. Мы ждали этого известия, прежде чем прийти сюда. Будьте любезны проследовать с нами в участок.

Креван не может оторваться от постели Арта. Я вспоминаю, как меня тащили из автобуса, от Джунипер и Арта, как пронзали слух свистки стражей. Провели через двор под улюлюканье толпы, затем камера Клеймения, шесть ожогов, неделя в постели, пока они заживали, потом меня предали, заперли в сарае мнимые друзья, потом эта стычка в супермаркете, а еще меня хоронили заживо и провели полуголой по улице. Но самое ужасное – расставание с семьей. И все это – его рук дело.

Я смотрела, как уводили Кревана. Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочла всю муку, что выпала мне на долю в последние пять недель. Я видела, что теперь он будет так же страдать.

Но вот в чем вопрос: станет ли мне от этого легче?

81

Нет.

Чтобы кто-то выиграл – другой должен проиграть. И если ты что-то выиграл, значит, раньше ты что-то потерял.

Несправедливость справедливости заключается в том, что чувства, предшествующие приговору – и порожденные им, – никогда не уравняются.

Справедливость тоже далека от идеала.

82

Я оставалась с Артом, когда его отца увели. Он выглядел точно ангел – лицо совершенно беззащитное, кожа как у младенца, легкий пушок на верхней губе. Я провела пальцем по его ладони – кожа гладкая, красивые длинные пальцы. Я видела, как эти пальцы перебирали гитарные струны, когда Арт пел о жирафе, которому ни одна водолазка не подходит, о мартышке, страдающей головокружением, о льве, не умеющем пользоваться мышкой, о зебре в крапинку. Мы сидели вокруг и рыдали от смеха, когда Арт потешал нас, и, кажется, никто не понимал по-настоящему смысла его песенок. Арт всегда пел о вещах, которые не укладываются в общую схему, о существах, оставшихся не у дел, о тех, кто проигрывает, кому чего-то недостает.

Он боролся с собственными демонами с тех пор, как умерла его мама – неудивительно, что он пошел в стражи. Только теперь я начала его понимать, я могла его простить, настолько глубоко я его понимала. Только и нужно всего – сострадание и логика. Смогу ли я простить Арта? Да, смогу даже это.

Я задернула занавески вокруг его постели, чтобы спокойно переодеться в джинсы и футболку – в этой одежде я бежала с помощью Кэррика из секретной больницы Кревана, в этой одежде караулила вместе с ним у дома Мэри Мэй, чтобы завладеть стеклянным шаром, в них меня увели из квартиры Санчес в доки и там раздели и облачили в красную тряпку, чтобы провести по улицам на потеху толпе. Наверное, к джинсам и футболке пристал запах Кэррика. Готова ли я снова их надеть? Не означает ли это, что я развернулась и иду обратно?

Я порылась в рюкзаке, не найдется ли там другой одежды, и наткнулась на дневник Кэррика. Я вспомнила, как рассталась с ним перед тем, как снова встретиться в замке. Я попрощалась с мамой, Кэррик должен был везти ее на выручку Джунипер, которой – принимая ее за меня – собирались сделать пластическую операцию. Кэррик поехал с моей мамой. Я оставалась на берегу озера ждать Рафаэля Ангело, мы с ним собирались к судье Санчес в надежде заключить с ней сделку.