Тёмный ручей - Рэйчел Кейн (2019)

Я не знаю, злиться ли на то, что он следил за нами, или испытывать облегчение от того, что он не бросил нас одних. Сейчас, пожалуй, преобладает второе чувство.

Где мы встретимся с тобой?

Никаких встреч, – отвечает Люстиг. И после этого я не получаю вообще никакого отклика.

Мы летим уже десять минут, самолет движется гладко, словно скользящий по льду конькобежец, небо за овальными иллюминаторами сияет первозданной синевой, все тучи остались внизу, под нами.

Я не сообщаю Гвен о том, что говорилось в записке Риварда, или о том, что написал мне Майк Люстиг. Пусть наслаждается временным миром, роскошным обедом со стейком, вкусным десертом… потому что я знаю, что после приземления этот хрупкий мир закончится.

И война, возможно, не прекратится никогда.

13

Ланни

Выпрашивая Интернет, я действительно хотела просто проверить соцсети, посмотреть, как у всех дела. Я не собиралась ничего постить, просто поглядеть. Потому что мне было скучно.

А потом увидела фотку Далии, и все, что я чувствовала, вдруг разом шарахнуло меня изнутри. Я скучаю по ней так, что мне больно. Я хочу позвонить ей. Я хочу услышать ее голос и рассказать ей о том, что случилось, и я хочу… в тот момент я хотела много чего, самых диких вещей, которые проносились у меня в голове, пока я смотрела на ее фото и ощущала внутри неловкое тепло. Я чувствовала все это и до того, как в нашем прежнем доме все пошло наперекосяк, и тогда еще пыталась понять, что это значит и что с этим делать. Теперь я, кажется, знаю. Но не могу ничего сделать.

Я так близко. Но при этом ужасно далеко.

Насмешка Коннора оказалась последней соломинкой, и когда я толкнула его так сильно, именно этого я и хотела. Убежав в свою комнату, я плачу вот уже пятнадцать минут. Мне до сих пор горько и одиноко, но я так устала, что мне уже все равно. Сворачиваюсь, обнимаю свою мокрую от слез подушку и смотрю куда-то вдаль. За окном стоит холодный ранний вечер, и в комнате тоже холодно. Я включаю обогреватель, надеваю мохнатые носки и залезаю под покрывало на кровати. Низ живота у меня ноет. Проверяю календарь, но до моих критических дней еще неделя. На этот раз мне хватит моего запаса тампонов, но потом придется просить Кецию привезти мне еще. Я не могу попросить об этом Хавьера, ни за что. Вот еще одна из пятнадцати миллионов вещей, с которыми не приходится иметь дело моему братцу.

Через час я встаю, иду через комнату, шаркая ногами, и поднимаю лист бумаги, подсунутый под дверь. Знаю, что это от Коннора, и слова, написанные его острым почерком, заставляют меня слегка улыбнуться.

При виде фотографии Далии мне снова хочется заплакать, но я просто ставлю ее на свой ночной столик, прислонив к чему-то, чтобы можно было смотреть на нее с кровати. Может быть, я смогу найти для нее рамочку.

Зов рисовых хрустяшек с арахисовым маслом и шоколадом наконец заставляет меня отпереть дверь и выползти на кухню. Хавьер, работающий за компьютером, смотрит на меня. Я вижу – он размышляет о том, что мне сказать, но я не хочу ни с кем говорить. Быстро беру хрустяшки и направляюсь обратно в свою комнату. Но недостаточно быстро.

– Эй, – говорит Хавьер. – Твой брат спросил, нельзя ли вам чем-нибудь заняться. Что ты думаешь о том, чтобы поучиться стрелять в тире?

Я почти забываю о том, что мне плохо.

– Серьезно?

– Да.

– Мама нам никогда не разрешала.

– Сначала я выясню этот вопрос с ней. Но если она согласится, тебя это интересует?

– Еще бы! – От этой мысли у меня возникает чувство, что я в десять тысяч раз лучше смогу контролировать ситуацию. – Когда?