Тёмный ручей - Рэйчел Кейн (2019)

– Где мы? – спрашиваю я. – Как ты приволок меня сюда?

Это не Теннесси. Ощущение совсем иное, запах совсем другой. Воздух здесь словно имеет другую плотность, к тому же он теплее.

– Это место принадлежит моему другу, – отвечает Мэлвин. – Старинное место, некогда величественное. Его фасад когда-то был похож на Белый дом, но это теперь уже невозможно разобрать под гнилью и лианами кудзу. Что касается того, как я привез тебя сюда… скажем так, мне помогли.

– Плантация, – догадываюсь я, потому что от обстановки веет «южной готикой», а кудзу окончательно довершает картину. – Теперь ты считаешь себя владыкой какого-то полусгнившего поместья?

– Временно. Можешь считать это местом, где проводятся особые мероприятия. Здесь снимаются фильмы на заказ. У моего друга есть и другие места для таких съемок. Ты даже нашла пару из них. Одним был склад, другим – та хижина, которую вы взорвали.

«Особые мероприятия». Я помню, чем торгует «Авессалом», – фильмами, где показаны подлинные пытки, насилие и убийства, – и рот мой наполняется тошнотворным привкусом.

– Ты участвуешь в этом, – говорю я. – Ты состоишь в «Авессаломе».

– Я был клиентом, который постепенно поднялся до поставщика, – поправляет Мэлвин. – Развлечение и выгода разом. Я сделал хорошую карьеру почти за десять лет. Я был аккуратен, но, полагаю, в конечном итоге сделался слишком беспечен. Мне следовало отправить ту, последнюю, в озеро, пока у меня был шанс. Если б я очистил гараж предыдущей ночью, как намеревался, мы все еще были бы женаты. – Он похлопывает по матрасу. – И по-прежнему делили бы брачное ложе. Я знаю, что ты тосковала по этому. И я тосковал.

Меня тошнит, но в желудке нет ничего, кроме кислоты. Кем я была бы сейчас, если б оставалась в его власти еще и последние почти пять лет? Что было бы с нашими детьми? Не хочу представлять это, но все же представляю: несчастная, пассивная Джина Ройял, боящаяся надолго встретиться с кем-либо взглядом, ползущая по жизни с поникшими плечами и менталитетом жертвы. Не способная научить своих детей ничему, кроме покорности.

Может быть, моим детям сейчас больно, но я сражалась за них. Я сделала всё, чтобы они были сильными и независимыми людьми. Он не сможет отнять этого у них. Или у меня.

– Ты собираешься насиловать меня, Мэлвин? – спрашиваю я. – Потому что если ты это сделаешь, я постараюсь оторвать у тебя всё, до чего смогу дотянуться.

– Я не хочу тебя. Ты стала уродливой. Разочаровала меня. – Все же я хоть чуть-чуть, но задела его. Мэлвин потягивается, стараясь вести себя естественно, но я вижу, что он раздражен. Я не играю роль покорной жертвы. Я не сдаюсь. – Ненавижу современных языкастых женщин. Посмотри, что ты сделала с собой. И ради чего… Чтобы выжить? Это не стоило того, Джина, особенно потому, что ты всё равно умрешь той же смертью, которой и умерла бы в противном случае. По моей воле. – Его глаза обретают влажный, полупрозрачный блеск, словно покрываются льдом. – Для моего удовольствия. И моей выгоды.

– Да пошел ты, – отвечаю я ему.

И начинаю трудиться над наручниками. Боль невероятно сильна, она вспыхивает красно-желтыми огнями всякий раз, когда я поворачиваю кисть. Что-то подается с влажным, резким хрустом, и боль делается столь ошеломляющей, что на одну блаженную секунду я перестаю вообще что-либо чувствовать, словно мое тело дает мне время освободиться.

Ломаю еще одну кость, и мои пальцы горят, как будто я сунула их в костер. Я кричу, но это крик ярости. Крик торжества. Боль – это жизнь. Боль – это победа.

Я освобожусь и убью его.

– Джина, – произносит он, – посмотри на меня.

Я смотрю на него, оскалив зубы. Я наполовину безумна, и надеюсь, что он это видит.

– Зачем? – спрашиваю я. – Чтобы я могла увидеть, как выглядит поражение? Ты – ничто, Мэлвин. Ничто.