Тёмный ручей - Рэйчел Кейн (2019)

Этот телефон от папы – словно тайное обещание, запасной выход, и я теперь постоянно ношу его с собой. Ставлю его на зарядку, только когда ложусь спать, и прячу под подушку.

Я теперь живу двойной жизнью. У Брэйди есть свой мобильник, у Коннора – свой. Я почти два разных человека.

Папа пишет мне только в ответ на мои эсэмэски и никогда не пишет первым. Пока что мы ни разу не разговаривали голосом. Он сказал, что выбирать мне и если я не хочу звонить, в этом нет ничего плохого. Он сказал, что не будет на меня давить, – и не давит. Не то что все остальные.

Он позволяет мне решать самому.

Я держу в руках телефон, думая о том, чтобы включить его и позвонить папе, и тут вижу, как через изгородь перелезает Ланни. Она не уходит: она возвращается. Я даже не знал, что она куда-то уходила. Ланни двигается тихо и быстро, но Бут все равно лает и бежит за ней, словно споря с ней. Она поднимает палочку и кидает ему, чтобы он принес; я думаю, что это хороший предлог быть во дворе, на тот случай, если Хавьер выглянет в окно.

По этим сообщениям папа не похож на безумного маньяка. Он похож на нормального отца. Спрашивает, как у меня дела, о чем я думаю, что читаю. Он разрешает мне рассказывать истории из моих любимых книг. И сам рассказывает мне истории – ничего странного, хотя, мне кажется, от него ждут совсем другого. Он рассказывает мне о том, как он рос, искал наконечники для стрел, ловил лягушек, рыбачил. Нормально для мальчишки, только я такого не делаю. Я не люблю бегать и прыгать. Этим занимается Ланни. А я в основном живу в тишине и смотрю, как всё происходит. Может быть, это плохо, я не знаю. Но мне нравится так жить.

Папа ни разу не спросил меня о маме или о том, где мы живем. Да я ему и не сказал бы: я знаю, что не могу настолько доверять ему. Но иногда мне хочется, чтобы он спросил. Это странно, и я пытаюсь понять, почему мне этого хочется. Наверное, я фантазирую о том, что он приедет и заберет меня и каким-то образом всё станет… лучше. Он окажется добрым папой, и нам будет весело вместе. Я даже представляю, на какой машине он приедет, во что будет одет, какая музыка будет играть по радио. Папе нравится странная старая музыка восьмидесятых годов, так что, наверное, он включит что-нибудь в этом роде. Иногда я тоже слушаю такую музыку – не потому, что она мне нравится, а потому, что я пытаюсь понять, что он в ней находит. Я мог бы показать ему современную музыку, подобрать для него плей-лист…

Это заставляет меня вспомнить, как я составлял плей-листы для мамы и она сидела вместе со мной и говорила: «О, а вот это мне нравится, кто это?» И она не просто притворялась, ей действительно было интересно, и она слушала эти песни потом. От этих воспоминаний сейчас больно и тошно, мне кажется, что я всё делал неправильно. Но я ни в чем не виноват.

Мама первой бросила нас.

Я выхожу на крыльцо и сажусь в кресло.

Ланни останавливается, когда видит меня, и я замечаю, как она колеблется, прежде чем снова бросить палочку Буту и кивнуть мне.

– Эй, что ты делаешь тут, снаружи, олух? Тут холодно.

– Читаю, – говорю я ей. И это не ложь. – А ты что делаешь?

Щеки у нее становятся красными, и вряд ли от холода.

– Ничего.

– Ходила на свиданку с подружкой?

– Нет! – сразу же кричит она в ответ, и по ее голосу я понимаю, что, скорее всего, угадал. Ее румянец становится еще гуще. – Заткнись, ты даже не знаешь, о чем говоришь. И кроме того, ты же понимаешь, что мы не должны ходить никуда, где нас могут увидеть. Правильно?

– Правильно. А мы всегда делаем то, что должны, так?

– Ну, я делаю, – заявляет она свысока, как и положено старшей сестре. – Послушай, ты глаза испортишь, если будешь так щуриться. Тут уже темно.

– Я как раз собирался зайти в дом, – говорю я ей. – И глаза портят не так. Если б ты читала больше, то знала бы об этом.

– Не читай в темноте, вот что я тебе говорю… Ну, пойдем в дом.