Жестокие слова - Луиза Пенни (2015)

Доминик Жильбер проигнорировала его. Лошади влекли ее. Их собственная жизнь внезапно начала рушиться, и тем сильнее была притягательность этих спокойных животных. Как и их страдания. Нет, не страдания — их стойкость. Если они могли вынести целую жизнь плохого обращения и боли, то и она перенесет тот удар, который, возможно, ждет ее в сарае. Остальные обогнали ее, а Доминик остановилась, потом подошла к загону, встала на ведерко и перегнулась через забор. Все лошади, кроме Ромашки, еще побаивались ее и отбрели на всякий случай подальше. Но Ромашка, большая, неловкая, уродливая, покрытая шрамами, подошла к ней, легонько ткнулась своим широким плоским лбом в грудь Доминик, словно делала это всю жизнь. Словно они подходили, как ключ к скважине. Доминик пошла догонять остальных и встретиться с той тенью, которая находилась в сарае; ее руки пахли лошадью, и она все еще чувствовала утешительный тычок лошадиного лба.

Их глазам понадобилось несколько секунд, чтобы приспособиться к сумеречному свету в сарае. Потом тень обрела устойчивые очертания. Человеческие. Они увидели высокого, стройного, изящного пожилого человека.

— Вы заставили меня ждать, — раздалось из темноты.

Марк, у которого зрение было не слишком хорошим, хотя он и старался не показывать этого, видел только силуэт. Но слова, голос сказали ему более чем достаточно. Голова у него закружилась, и он вытянул руку, чтобы не упасть. Мать, стоявшая рядом с ним, поддержала его.

— Мама? — прошептал он.

— Все в порядке, Марк, — сказал человек.

Но Марк знал, что не все в порядке. До него доходили слухи о старом доме Хадли, об упырях, обитавших там. Ему нравились эти истории, потому что они отпугивали других покупателей и ему удалось купить эту собственность дешево.

Прах к праху. Здесь случилось что-то воистину ужасное. Дом Хадли произвел на свет еще одного призрака.

— Отец?

Глава семнадцатая

— Отец?

Марк вгляделся в темноту темнее мрака. Голос, навсегда оставшийся в памяти, узнавался безошибочно. Низкий спокойный голос, в котором всегда слышалась укоризна и легкая ирония, отчего ребенок, потом юноша, потом мужчина никогда не знал, как относится к нему отец. Но подозревал.

— Привет, Марк.

Голос прозвучал шутливо, словно здесь происходило что-то забавное. Словно ступор, в который впал Марк, услышав отца, давал повод для веселья.

Доктор Винсент Жильбер вышел из сарая и из царства мертвых на свет божий.

— Мама? — Марк повернулся к женщине рядом с ним.

— Извини, Марк. Идем.

Она вытащила своего единственного ребенка на солнце и посадила на тюк сена. Засохшие травинки укололи его.

— Ты можешь принести что-нибудь выпить? — спросила Кароль у невестки, но Доминик, схватившаяся за щеку, была ошеломлена не меньше своего мужа.

— Марк? — проговорила Доминик.

Бовуар посмотрел на Гамаша. День грозил затянуться, если они только и будут что называть друг друга по имени.

Доминик пришла в себя и быстро пошла, а потом побежала в дом.

— Прошу прощения, если удивил вас.

— Конечно, ты его удивил, — резко сказала Кароль. — Что, по-твоему, он должен чувствовать?

— Я думал, что увижу более радостную реакцию.

— Ты никогда не думаешь.

Марк отвел взгляд от отца и повернулся к матери:

— Ты мне сказала, что он умер.

— Видимо, это было преувеличением.

— Умер? Ты ему сказала, что я умер?

Она снова повернулась к мужу:

— Мы договорились с тобой, что именно это я и скажу. У тебя что, память отшибло?

— У меня? У меня? Ты хоть представляешь себе, как я жил, пока ты играла в бридж?

— Да, ты бросил семью…

— Хватит, — приказал Гамаш, поднимая руку.

Не без некоторых усилий эти двое перестали препираться и повернулись к нему.

— Я хочу, чтобы не осталось никаких неясностей, — произнес Гамаш. — Это ваш отец?