Крутой вираж 18+ - Вероника Мелан (2017)

И теперь она одна. Может делать все что угодно, может быть кем угодно. Может стать алкоголиком или не стать (кому какое дело?), может пойти гулять на улицу или сутками лежать на диване, может выйти на прежнюю работу, а может сменить ее к чертовой матери на совсем другую, любимую или нет (хорошую, высокооплачиваемую, тупую, ненужную) работу. Она может уехать в другой город, и никто не заметит. Никто не позвонит, не спросит «куда ты потерялась, принцесса?», не посмотрит вслед, не заберет.

Потому что больше нет его – Охотника. Некому смотреть, некому приезжать, некому забирать.

Шампанское из бутылки порция за порцией перемещалось в кружку; бормотал о своем город, шелестели кроны деревьев. Ясное голубое со всполохами оранжевого небо, прекрасная погода, солнце, тянущее за собой скорый закат и тихий вечер.

Что бывает, если человек очень долго взбирался вверх по крутой лестнице, а потом неожиданно упал с нее – поскользнулся и скатился до самого низа? Лезет ли он по той же лестнице вновь? Или решает, что оно того не стоит? Выбирает другую лестницу – такую, чтобы отличалась ступенями или перилами, – и возобновляет попытки? И сколько раз можно взбираться, не жалея себя, на одну и ту же гору? Сколько? Сколько…

Позвонить бы Элли, поплакаться на плече, выпить бы вместе, но та не помнит событий последнего года. А если еще хоть раз прозвучит вопрос «Ты уверена, что тебе все это не приснилось?», Лайза точно стукнет кулаком куда придется. И хорошо, если по дивану или в крайнем случае в стену.

В шипящее шампанское закапали злые соленые слезы.

Она проснулась спустя два часа после того, как заснула, трезвой и опустошенной, с ноющими висками. Несколько минут отчаянно цеплялась за вожделенную пустоту в голове – смотрела на стоящую на подоконнике бутылку и шептала: «Только не думай, не думай, не думай…» – но в какой-то момент реле сорвало, и понеслось.

Вкравшийся в комнату закат обнял сидящую на диване Лайзу розоватыми лучами, обогрел, приласкал, расслабил, заставил начать размышлять. Заставил вспомнить.

Вот здесь на полке стояла книга – толстая, в рифленой обложке, нижний край помят – «300 позиций любви». Мак принес ее в квартиру… Когда? Успел, подкинул, зачеркнул три позиции маркером…

Может, этого не было?

Было.

На этом ковре она когда-то сидела, не замечая затекших ног, рисовала картину. Яхту. Выводила на ее борту слово «Мечта», а вокруг валялись карандаши…

Приснилось?

Не приснилось. Все было наяву.

Сначала рисунок яхты, затем куча записок, которые так никто и не решился передать, а после – множество упаковок с крупой, консервами, хлебом – их она собиралась взять с собой на катер. Катер… На котором собиралась плыть, чтобы искать Мака.

Как давно.

Недавно.

Давно.

Недавно.

Не было…

– Было! – выкрикнула она вслух пустой комнате и одновременно сжала зубы и кулаки.

«Я не дам себе поверить, что всего этого не было. Не дам себе сойти с ума. Забыть».

Все было. Все. И если поганый голос разума еще раз попытается ей напеть, что самые ценные воспоминания ее жизни – ложь, она заткнет его так, что тот уже никогда не выберется наружу.

Все было. Мак. Ее счастливая жизнь. Пробуждения по утрам, улыбки, смех, дела, поездки… Была та погоня, когда она думала, что умрет, были стол и свет лампы… Была боль, много боли, а после было счастье, укутанное теплыми мужскими руками. Они жили вместе, занимались любовью, строили планы, ходили в гости. Смотрели по вечерам фильмы, работали в гараже, ужинали, разговаривали и снова любили друг друга. Всегда любили. Ни дня не прошло, чтобы их чувство потеряло искру – оно всегда горело между ними ярко: иногда грело, иногда жгло, но никогда не гасло.

– Тату… – сорвался вдруг с губ хриплый шепот, и рука непроизвольно потянулась к ключице. – Тату… Печать!