Земля мертвых - Земля мертвых (2019)

– Четыре месяца назад в этом самом зале профессор Жан-Пьер Одисье, психиатр, консультировавший в тюрьме Флёри-Мерожи, с точностью описал нам особенности патологии Филиппа Собески. В период своего заключения обвиняемый страдал от сверхчувствительности к живописи. Он видел, как вибрируют краски, персонажи картин для него оживали, линии и контрасты становились объемными. По словам профессора, практические занятия живописью принесли Филиппу Собески облегчение. Сегодня мы можем предположить, что подделывание работ Гойи тоже было формой терапии…

– К фактам, господин прокурор, ближе к фактам…

Ружмон сделал несколько шагов вперед, прежде чем продолжить:

– Судебные следователи предположили, что Собески успокаивало то, что он привносил в каждую из своих картин.

– Поясните.

– Подпись, сделанная кровью.

– Подпись его собственным именем?

Еще несколько шагов. Генеральный прокурор тщательно готовил свои театральные эффекты.

– Свернувшаяся кровь имеет тот же цвет, что и пигмент охры или коричневый пигмент, но отличается по химическому составу. Другими словами, написанное гемоглобином изображение может визуально раствориться на темно-красной поверхности, но химически иметь иную природу…

– И что?

Прокурор подал знак двоим полицейским в форме, и те немедленно внесли в зал четыре большие картины Собески, обернутые в прозрачную пластиковую пленку, и выставили их вдоль судейской кафедры.

Истощенная проститутка, обнаженная, лежащая на диване.

Стриптизерша, одетая только в боа из красных перьев.

Оборванец, вкалывающий себе дозу, прислонившись к стене подземного перехода.

Обритый порноактер, подпоясанный алым шелковым шарфом.

Публика в зале отшатнулась. Мрачные персонажи Собески, казалось, разглядывают присутствующих из глубины своего порочного мира.

– Если позволите, господин председатель, мне бы хотелось, чтобы задернули шторы. Для моей демонстрации нужна темнота.

Делаж без колебаний махнул рукой – ему самому не терпелось увидеть, к чему ведет прокурор. За несколько секунд зал погрузился в полумрак, и сразу повеяло «тревожащей» странностью, как сказал бы Фрейд.

Деревянные панели словно растворились в ореховой мути, тени поглотили одежды судейских. Корсо бросил последний взгляд на Собески и Клаудию: у них был потерянный вид приговоренных. Их будто затягивало в глубину, и они не могли сопротивляться.

Для этих двоих свет больше не вернется.

81

Как только удалось добиться полной темноты, появились техники из службы учета, одетые в свои обычные белые комбинезоны. Происходило небывалое: зал заседаний парижского окружного суда превращался в место преступления.

При помощи канцелярских резаков техники осторожно освободили картины от пластиковой пленки. Каждое их движение оставляло бледный след. Танец призраков в гигантском ящике для сигар, и все это в десять утра…

Лишившись оболочки, персонажи, написанные Собески, внезапно приобрели еще большую живость, словно мрак был их естественным местом обиталища, той средой, где они могли полностью раскрыться.

Ружмон снова заговорил – в темноте его голос исходил сразу отовсюду, словно глас Создателя:

– Хотя и невидимые обычным глазом, эти следы крови расположены в определенном порядке. Как если бы они представляли «рисунок в рисунке».

Техники открыли свои полипропиленовые чемоданчики и вытащили предмет, который Корсо тотчас узнал: индикатор, вызывающий световую реакцию при контакте с частицами железа, содержащимися в крови.

Прокурор позволил себе короткое техническое отступление и перешел к главному:

– Благодаря этому специальному устройству мы сможем обнаружить, какие рисунки, невидимые простому глазу, образованы следами крови…

Почти одновременным движением (настоящее синхронное плавание) техники принялись медленно распылять реактив по поверхности картин.