Земля мертвых - Земля мертвых (2019)

Психиатр удалился при полном недоумении зала.

– Мэтр, – подтвердил это ощущение председатель, – я не очень хорошо понимаю, в чем заключался смысл вызова этого свидетеля. Мы не можем себе позволить терять время.

Клаудия Мюллер встала и подошла к судейскому столу:

– Я благодарю вас, господин председатель, за то, что вы согласились на это отступление в мир искусства. На самом деле оно является основополагающим для всего последующего.

– А именно?

– Расследование показало, что, нанося увечья своим жертвам, убийца вдохновлялся тремя «Pinturas rojas» Франсиско Гойи. Иными словами, он стремился воспроизвести на лицах Софи Серей и Элен Демора дух произведений Гойи, а именно картины под названием «El Grito», на которой изображен кричащий раненый каторжник.

Председатель развел руками:

– Совершенно верно, вы напомнили нам о важности живописи Гойи для вашего клиента. Мне кажется, это факт… скорее отягчающий.

– Нет, господин председатель. До сих пор майор Корсо и судья Тюреж настаивали на связи между этой страстью обвиняемого и способом совершения убийств. Однако существует совершенно иная причина, по которой «красные картины», выставленные в фонде Чапи, обладают такой притягательностью для Собески. Объяснение, не имеющее ничего общего с интересующими нас убийствами.

Корсо бросил взгляд на Собески в стеклянной клетке и то, что он увидел, сразило его: на лицо этого говнюка вернулось насмешливое выражение торжествующего художника. Глаза Собески блестели, а в его взгляде коп прочел собственное поражение.

Словно подтверждая его худшие опасения, мэтр Мюллер подошла к стеклянному боксу и обратилась к своему клиенту:

– Филипп Собески сам скажет нам, почему он так интересуется этими тремя полотнами Франсиско Гойи, обнаруженными в двухтысячные годы.

Тишина. Напряжение. Головокружение.

Подсудимый склонился к микрофону и посмотрел председательствующему прямо в глаза:

– Это очень просто, господин председатель: потому что я сам их написал.

71

После краткого оживления на скамьях – и не такого уж сильного, на самом-то деле, настолько все были ошеломлены, – председатель овладел ситуацией.

– Мэтр, – прогремел он, обращаясь к Клаудии, – мы здесь не в театре!

Адвокат позволила себе подойти к судейской трибуне – теперь она повернулась спиной к публике.

– Господин председатель, – громко произнесла она, – Филипп Собески решил сделать признание, не ожидаемое вами, а то, которое окончательно подтвердит его невиновность в инкриминируемых ему преступлениях.

– Почему он не сделал этого раньше?

– Позвольте ему говорить, и вы поймете.

Председатель махнул рукой жестом, в котором раздражение смешивалось с усталостью:

– Подсудимый, вам слово.

Собески вновь оказался хозяином положения. Из высоких окон на него лился летний свет, словно исходящий из театральных прожекторов. Сегодня он надел белоснежный костюм, светлую рубашку в тонкую полоску, галстук из белого шелка. Ему наверняка запретили шляпу (или Клаудия посоветовала забыть про головной убор), но идея была и так понятна: Филипп Собески нарядился под чикагского гангстера Фрэнка Нитти, каким тот был в «Неприкасаемых» Брайана Де Пальмы.

– Господин председатель, – спокойно начал он, – как было только что сказано, я открыл для себя живопись по книгам. Я начал с карандаша, копируя рисунки, потом получил краски и стал писать репродукции картин. Получалось неловко, но, учитывая мою неопытность, не так уж плохо…

– Переходите к фактам! – бросил выведенный из себя председатель.

Собески улыбнулся и, приподняв брови, глянул в зал. Корсо узнавал его прежнего, с этой лисьей мордой, выражением ложного смирения, ухмылками уголком рта. Год в тюрьме его не сломал. Он просто ждал своего часа.

– Но Гойя был моей настоящей страстью.

– Профессор Одисье нам уже объяснил.

– Нет. Моей целью было стать Гойей.