Головокружение - Франк Тилье (2015)

Он, видно, решил меня достать, но вкусный бульон – это все равно что таинство, это причастие, черт побери!

– Да ты сам меня не лучше. Постоянная сырость создала феномен повышенной гидратации. Мы отекли, у нас под кожей скопилась вода. Но думаю, ничего опасного.

Я поискал термометр, который клал обычно возле коремата, но не нашел. Я обвел глазами все вокруг, похлопал руками по земле. Фарид как-то странно на меня посмотрел:

– Ты что-то ищешь?

– Мой термометр. Где он?

– А почему не вентилятор, раз уж ты здесь?

В разговор вступил Мишель:

– В пещере были только баллоны с газом, горелка, кастрюля, две тарелки, две пластиковые вилки, два стакана и те три чертовы фотки. Больше ничего.

– Да нет, термометр не из галереи, он был здесь, в палатке, когда я очнулся. Я его всегда клал у стенки, вы обязательно должны были его видеть.

– Никогда не видели.

Я пошарил в карманах. Ничего, кроме пачки из-под сигарет и кусочков апельсиновой корки. Я повернулся к Мишелю:

– Зачем ты это сделал? Зачем ты врешь?

– Ничего я не вру.

Я не верил собственным ушам. Термометр лежал там, я был абсолютно уверен, что не ошибся. Обхватив голову руками, я поднял глаза на Мишеля и поспешил сменить тему:

– А ты скоро снова начнешь копать туннель в пещере? Ты уверен, что мы сможем слиться в эту дыру?

Он вошел в палатку и поставил газ в горелке на минимум.

– Как я могу быть уверен? Я разбираю камни в одиночку, и еще не сказано, что у меня вообще что-то получится. Это зависит от количества и размера наваленных камней. И потом, кто сказал, что мы сможем выйти? Нам надо поскорее заняться ледником. Втроем мы с ним справимся.

Он пристально посмотрел на Фарида:

– Я уверен, что темное пятно в толще льда – не просто пятно. Думаю, вместе мы дня за два до него доберемся. Надо попробовать.

– Да на фиг надо скрести этот чертов ледник? – сказал Фарид. – Пустая трата времени и сил. Пещера лучше. И вовсе не потому, что оттуда мы притащили сюда еду и выпивку. Я болею и, честно говоря, мечтаю помыться теплой водой.

– Завтра будет видно. Но сначала надо набраться сил. Поесть, поспать. Я падаю от усталости…

Я подвинулся и, зевая, залез в спальник Фарида. Из головы не выходил эпизод с термометром. Но я же не дебил. Может, они оба мне врут. Сговорились и хотят свести меня с ума. Надо не спать во что бы то ни стало. Мишель взял острый камень и сидел неподвижно, задумавшись.

– Есть еще одно дело, которое я хотел бы перед сном сделать сам… если позволите.

Он начертил на коремате еще одну вертикальную полоску. IIII II.

– Уже семь дней. Мы целую неделю сидим в этой дыре… А для меня это особый момент.

Похоже, он был взволнован. Ничего больше не говоря, он, как обычно, занял свое место слева. Мне стало любопытно:

– Что за особый момент?

– Извини, но это очень личное.

– Значит, не надо было и начинать, – проворчал Фарид. – Говори, раз уже начал.

– Не вижу ничего более личного, чем раздеваться друг перед другом догола, – добавил я.

Мишель протяжно вздохнул и уставился на свои перчатки:

– Полагаю, что со вчерашнего дня я кое-что сделал для Седрика. Я долгие месяцы носил это в сердце. Седрик умер в больничной палате, а я сидел рядом и все гладил его по лицу. В то время ничего нельзя было сделать. Ему было восемь лет. – Мишель взглянул на меня. – Синдром выжившего проявляется только в горах, поверь мне… У тебя на глазах погиб друг, но у меня-то умер сын. С этой драмой смириться невозможно. А как ты думаешь, что хуже? Потерять лучшего друга или сына?

Я отодвинулся от Фарида и положил руки под голову, глядя в пустоту. Мишель погасил горелку, и мы оказались в полной темноте.

– Хуже всего собственное бессилие, – ответил я.